Он вдруг закрыл глаза, а потом открыл, и те засветились
зеленым.
Это теперь я уже умная, знаю, что у старого Ольсы был дар.
Может, не яркий, но все одно сил он давал ему. И берег.
— Слушай. Возьмешь... в печке шкатулка. Третий камень. Деньги.
Твои.
— Дядька...
— Заткнись, дура! Слушай. Время уходит. Пойдешь. Я свистну. Мрак
доведет. Толковая вроде. И чуткая...
Я моргнула. И увидела зеленое пламя над дядькой.
— А вы будто горите... вы... не говорите, я его...
Я протянула руку, а дядька в нее вцепился так, что кости
затрещали. Мало, что не сломал.
— Вот как даже... повезло... может, и правду говорили... моя
ты... пусть так. Признаю... документы заберешь. Слышишь? По праву.
Наказ. Слушай. Не спорь. Доберешься... ищи военных. Наших. Скажешь,
дар открылся. Ясно? Там уже помогут. С документами... погодь...
Мрак!
На этот крик у него ушли последние силы. Но его услышали и на
пороге дома появился жуткого вида кобель. С красными глазами
и...
— Её. Защищать. Хозяйка... она — хозяйка... защищать... дурак
был... прости... надо было забрать... сразу забрать... а я не
верил... не хотел... куда мне дитё-то? Вот и отдал добрым людям...
но они тебя любили. Я видел, да... любили... но признаю. Силой
клянусь! Признаю!
И тогда-то зеленое пламя над ним поднялось, а потом осело на
моей коже. Было страшновато, но не больно.
До сих пор не знаю, сколько правды, сколько бреда было в тех
словах? Кто ж теперь расскажет. Главное, что я получила, если не
надежду, то какой-никакой план. И провожатого.
Мрак...
Что сказать. Здоровая клыкастая своенравная тварь, которой меня
навязали, а никак не наоборот. Пусть даже я отчаянно пыталась
убедить его, что именно я — хозяйка.
Меня надо слушать.
Как бы не так.
Он... он был иным.
То есть да, кто сейчас не знает об измененных? Что тварях, что
людях. А тогда? Тогда... в общем, тогда, первой же ночью, я
очнулась в какой-то яме, в лесу, в листьях. И рядом, свернувшись в
довольно жилистый, но при том упоительно горячий ком, спал
Мрак.
И я еще помню, как долго не решалась обнять его. Красные глаза,
что слабо светились, тоже помню. Дыхание. И жесткий язык,
коснувшийся щеки, стерший слезы.
Тогда я еще умела плакать.
Что сказать...
Мы шли. Я и он. Он вел через лес. Я... я старалась не сильно
отставать. Получалось когда как. Есть хотелось. Мрак выкапывал
какие-то коренья, как-то принес задушенного зайца, и мы его жрали
вдвоем. Сырым. Я не сумела развести тогда огонь. И я выла от обиды,
от того, что, казалось, я сдохну в этом лесу, как несчастный заяц.
А Мрак смотрел и жевал.