- А как я здесь оказался?
- Как в считалочке, - легкомысленно сказала Ева. – Вышел ёжик из
тумана. И свалился мордой в пыль.
- Ева!.. - напоминая, воззвал Крис к её здравому смыслу.
Но Еву понесло. Она будто покачивалась в полудрёме, накатывающей
на неё теми же пыльными клубами, и чувствовала себя такой больной,
что было абсолютно всё равно, как и с кем говорить. Вполголоса она
принялась ругаться матом, уже не глядя на причину своего
раздражения, пока Крис не бросился к ней и не обнял её.
- Спи, Ева, спи! Никто тебе мешать не будет!
Она возмущённо поднимала голову, которая резко отяжелела, едва
её прислонили к груди напарника. Она пыталась открыть закрывающиеся
глаза…
Чьи-то пальцы щекотно провели по её лбу, и незнакомый голос
тихо, но властно сказал:
- Спи!
…Их было тридцать шесть. Ключевое слово – «было».
Сон, которого она так жаждала, навалился недавним прошлым… Их
убивали двое суток. Вынужденной бессонницей, когда реакции
замедленны и грозят смертью. Действием без продыху. Вылетающими
отовсюду чудовищами, класс которых уже с трудом определялся, потому
что большей частью они были незнакомы наёмникам... Кто-то
могущественный пытался захватить старую храмовую планету и
использовал для штурма невиданных монстров – последнее признавали
даже всеведущие ангелы-хранители. И всё потому, что эта, не нужная
никому планета могла стать плацдармом для последующего победного
шествия врага по планетам Единого мира.
…Она бежала к разрушенному зданию, стреляла и, сжав в мысленный
кулак сердце, снова – в который раз – в отчаянии смотрела, как
падают её друзья, только что бежавшие рядом. Они отстреливались, но
тот, позавчерашний бой, растянувшийся на двое суток и загнавший их
на равнину – бывший храмовый комплекс, возвышавшийся над покинутым
сотни лет назад городом, – открытый всем ветрам и прицелам,
превратил их в почти неподвижные мишени. Вражеские солдаты всех
уровней легко убивали её друзей, а Еве только и оставалось, что
бросаться из стороны в сторону: где трясти упавшего, чтобы
удостовериться, что он мёртв; где – тащить на себе беспомощных
раненых, а потом вздрагивать – и давить в себе яростное бессилие и
злобный крик нового отчаяния, когда раненых добивали прямо на ней.
Уши давило от постоянного грохота, глаза слепли от залепляющей их
пыли: щитки не выдерживали того жара, в котором приходилось
драться. Сознание всё чаще мутилось, и самой нереальной, но
страстной мечтой стало только одно – желание выспаться.