С каждым днем, чем дальше уходили
Юрьевичи, чем больше они резвились по дороге, тем тревожнее
становилось мне, и тем благодушнее становились бояре.
— Ништо, княже, злобы выплеснут да
успокоятся, все равно пока путь не встанет, войско собирать
безлепо.
— Коли бы они одними посеченными на
Москве обошлись, то да, — пытался я достучаться до мозгов
самоуверенных бояр. — А то вон чем дальше, тем больше. Зрите ли,
бояре, что после Ярославля им другой дороги нет, кроме войны? А что
Юрий быстр на ратное дело, то вам всем ведомо.
— Юрья еще уговорить надобно против
ханской воли пойти, он из-за бабской дури в драку лезть не шибко
захочет. А коли начнет войско собирать, то к осени и управится —
пока мужики сеют да пашут, воевать некому.
И такой мягкий саботаж постоянно —
чего я не попытаюсь сделать, все на тормозах, дескать, надо бы с
боярами посоветоваться, неча полошиться раньше времени.
Тьфу ты, господи. Ну очевидно же,
что Юрьевичи не успокаиваются, а вразнос идут и нас сейчас будут на
копье брать, или я ничего в характерах звенигородской семейки за
три года не понял! Но пробить толстую шкуру боярской
самоуверенности самому никак не получалось, а выпускать злобного
Васеньку я остерегался, пока не все еще отошли от моего фортеля с
маман.
Блин, а не рано ли я ее в монастырь
законопатил? Она с этим болотом умела управляться, а у меня пока ни
хрена не выходит.
Подергался-подергался, да и
согласился с думой для начала — в конце концов, бояре здешние
расклады лучше понимают. Но кое-какие меры я все-таки принял, и
когда ежедневно ездил в Занеглименье по Волоцкой дороге (примерно
туда, где потом будет Московская биржа), то перетаскал в тамошнюю
усадебку изрядно серебра из великокняжеской казны. Там, в
специально срубленной под мои эксперименты с самогонным аппаратом
избе, сделал я и тайнички, куда ссыпал добычу. А то знаю я этих
ухарей, пока будут казну эвакуировать, половины недосчитаешься.
Иной день и два раза ездил, потому как больше делать и нечего —
делянки только по весне внимания потребуют.
И Липку вывез подальше. Рупь за сто,
маман сенных девок, которые ко мне поближе, сама подбирала. Дело-то
молодое, кого в темном углу прижмешь, кого в баню спинку потереть
стребуешь, кого вообще в спаленке на ночь оставишь... Но выбрал я
Липку. Во-первых, сирота. Во-вторых, характер ангельский, любой
малости рада. В-третьих, красивая девка — по моим меркам, тут все
больше дородных предпочитают, говорят, с деда Дмитрия повелось,
бабка Евдокия обильна телом была. А Липка стройная, хоть и не
худая, как модели-вешалки, наоборот, налитая, как спортсменка, прям
распирает ее изнутри — грудь, губы, даже глаза чуть навыкате. Вот и
отправил ее от греха подальше, а то знаем мы, что тут при смене
власти творится.