— А коли твой холоп Москву спалит,
город тоже сам отстроишь?
Вздрогнул боярин.
***
Венчали нас в Успенском соборе. Даже
тот, что я помнил, не сильно велик был, а уж нынешний, возведенный
еще сто лет назад при Иване Калите, вообще для таких мероприятий
мал — половина гостей на улице переминалась, слушая происходящее в
церкви.
Внутри же душно, накурено ладаном,
свечи еще горят, а процедура долгая.
— Обручается раб божий Василий рабе
божьей Марье...
Ектенья, молитвы, пение хора, потом
еще раз, и еще... как девчонка не сомлела — удивительно.
Тренированная, видать.
Но все когда-нибудь кончается, вышли
и мы на морозную паперть, под щедро бросаемое на нас и под ноги
зерно.
Все, из протокольных мероприятий
только свадебный пир остался, там легче, там сидеть буду. Для пиров
имеется широченная рубленная повалуша[iii], прямо у склона к берегу
Москвы-реки, там уже накрыты столы. И снова — в смысле золотой
посуды никакого тебе «Иван Васильевича меняет профессию», не говоря
уж про послепетровские времена. На все столы единственное
серебряное блюдо, на нем подали запеченного лебедя. Гостей, у кого
серебряные кубки, по пальцам пересчитать можно, да и то, могли с
собой притащить, повеличаться перед прочими. А так подносы все
больше деревянные, а миски да тарелки глиняные, разве что
ордынские, поливные, в глазури...
— Не боись, Машка, нам бы до ночи
досидеть, а там отоспимся, — шепнул я жене-малолетке, от всего
пребывающей в полной прострации.
Она только глазами хлопнула. Блин,
ну чистая педофилия же...
За столами пили и гуляли, хлебали
меды и фряжские вина, потихоньку расслабляясь от официальщины, уже
и голоса возвышать стали.
А, вон кузены сидят, сыновья моего
супротивника дядьки Юрия — тезка мой Василий Юрич да брат его
Дмитрий Юрич, Шемякой кличут. Одеты, как водится, в лучшее, надо же
Москву поразить. Пояс на Ваське золотой, все глазеют — ни у кого
такого нет. Есть парочка похожих, но попроще, попроще, сильно
уступают, большинство-то вообще кушаками подпоясано. А Васька
специально кафтан распахивает, чтобы виднее было, гордится напоказ.
Вызывающе роскошная вещь.
— Сдается мне, то пояс Дмитрия
Ивановича... — раздался слева скрипучий голос Захария Кошкина.
— Как так? — немедля влез с вопросом
Добрынский.
— А его Вельяминов у князь-Дмитрия
скрал на свадьбе. Подменил, а этот по женитьбе Всеволожу в приданое
отдал.