- Мне ни один встречный варяг руки не протянет. Из братства меня
изгнали давненько и навсегда. Было, знаешь ли, за что. Любой
случайно встретивший меня разъезд византийской этерии тут же
накинет петлю на шею и вздернет на ближайшем суку. Тут тоже не
скажешь, что по какому-то неправедному навету такая ко мне у них
любовь. Ни кола, ни двора, накрой его Серая, ни папки, ни мамки. И
никогда не было. И хвала двенадцати, что не было! Они, боюсь, тоже
от меня не много бы хорошего повидали, есть такое чувство.
Понимаешь? Мне нет резона нырять в говно, чтобы понять, что я весь,
сверху донизу, состою только из него! Ничего другого во мне нет. И
ничего другого, кроме дерьма, я никогда никому не делал.
Тверд смотрел прямо в глаза варяга. Ну, или хотя бы надеясь
отыскать их в той мешанине рытвин, которой сейчас являлась морда
Хвата.
- Но еще я знаю, что во всем этом сраном мире осталось только
два человека, которые согласны терпеть возле себя эту смердячую
кучу, - не обращая ни на что внимания, продолжал злобно садить
Хват. - И не просто терпеть, а ради нее бросить все. Даже поставить
под удар свои, нахрен, жизни! Ты думаешь, я вонючее уворованное
золото ценю выше этого?! Да срать я хотел, когда меня убьют и
насколько я буду готов или не готов принять железо в брюхо! Всё
равно пойду – и, лопни мои кишки, сделаю то, что должен!
Заткнуть этот орущий фонтан, который запросто мог накликать сюда
нордскую рать со всего света, у Тверда почему-то даже желания не
возникло. Он молча смотрел, как варяг, орудуя плохо слушающимися
пальцами, упрямо пытался стащить латы с мертвяка, изрядно
уступающего ему размерами. С лица Хвата на пол что-то обильно
капало. Кровь это, или, не приведи Род, слезы, он даже задумываться
не стал.
- Хм. Знаешь, что? Отвяжи-ка ты сей окорок от потолка. Только не
вздумай веревки вместе с кожей содрать – он нам еще целым
пригодится. Есть у меня мыслишка...
- Да хоть сто. Только ты …это… О том, что здесь сейчас было
говорено…
- Что?
- Туману – ни слова.