А дальше – как всегда. Пьяные поцелуи, желание убежать, прогулки по буеракам, болота, речка, звезды. Или дождь, но похуй. Все для того, чтобы потом найти свободную палатку и там… А там был Серый. Наш общий друг, жаждущий общения. Мы влазим, отряхиваемся от репья и иголок, в конце концов скидываем одежду – и в спальник. А Серого – за вином, конечно. И, вся в радости мужского тела, я погружаюсь в море ночи. Серый возвращается слишком быстро, приходится пить вино и слушать Славкины тупые шуточки.
И все-таки, он был героем, этот Морозов. Изучал физику, как зурбаганец, целился в Курчатовский институт. Славка какой-то силой, словно чудовищный магнит, притягивал не только девок, но и гопников, причем не по одному, а стаями. Вечно ходил раскрашенный. Однажды, когда я уже училась в МАИ, а он посещал курсы при Курчатнике, мы (и не забываем его друга, как же без него) встретились на Щуке, чтобы погулять в Строгино. Через три минуты нас уже атаковали. Димке разбили очки, но мы бежали так быстро, что нас не смогли догнать даже четыре здоровых, еще не слишком пьяных и поэтому злых амбала. И бежали, между прочим, аж до самого Маевника – путь неблизкий.
Как настоящий олдскульный физик-лирик, Славка любил барда Щербакова и, почти не фальшивя, а главное, не забывая слов, пел:
Я все раны залатаю
И оставлю, пролетая,
Я дарю вам, золотая,
Восемнадцатый февраль.
Мне все грезилось, что когда-то, почти скоро, через каких-то пару лет, настанет мой восемнадцатый февраль, и когда он настал, Славка, кажется, пел эту песню… Но он уже отрастил щетину, длинные волосы и стал похож на всех остальных будущих ядерщиков. А потом он приезжал на Волгу, снова в окружении друзей, они садились возле моей палатки и орали:
Эй, подруга, выходи послушать рок,
Я специально для тебя магнитолу приволок!
Ну а коль не выйдешь ты, то учти, ядрена медь,
На весь хутор под гитару песни матом буду петь!
Возле дома твоего…
Но это все было уже потом, после еще одного Крыма, когда я бросала курить, а Славка пел, дразня, «Пачку сигарет», где мы бегали по Эски-Кермену, вспоминали казаки-разбойники и пытки угольками (где каждая из нас, набросившихся и связавших его, хотела поставить на его теле свое клеймо), где все остальное осталось за кадром.
Это было уже после счастливейшего байдарочного похода по реке Угре, спонтанно несущей воды по Смоленской и Калужской областям. В то лето, после первого курса, я не поехала в горы. То ли из-за себя, то ли из-за своего молодого человека, не похожего на меня, спокойного парня-художника. Но вырваться хотелось, и когда друзья позвали меня в байдарочный поход на недельку, я согласилась. Купила кеды, взяла у Андрюхи шикарные штаны Protest и кучу маек (все майки у нас, кажется, были на двоих) и села со всеми в деревянно-солнечный вагон до Калуги.