Пунцовую сгущая влагу.
И взор, в оранжевый рассвет,
Швыряешь мой, как дрожжи в брагу.
И пить, увядших трав настой,
Ты уговариваешь тихо,
Как мужичонка холостой,
Свое оправдывает лихо.
И пью ж..! – под шепоты листвы,
Под взбалмошный клик куличий,
Под жизни, драные холсты —
Один, другого неприличней.
Что жизнь? – как брошенный щенок
Пожрать бы ей чего – и ладно.
Сыскать бы теплый уголок —
И помереть, не так досадно.
Ах, Август, врал ты мне опять.
Опять сшутил ты злую шутку.
Ни лето, хочет придержать,
Охотник, целящийся в утку.
Мне, Осень пялится в лицо,
Кривя надменную улыбку.
А ты, красивым подлецом,
Скользнешь сквозь старую калитку.
Листвой простуженной дрожа,
Утонут в крике воробьином,
И оголившись на глазах,
Замрут черемухи картинно.
…Все стихло в кружеве снегов.
Все сине сверху, бело снизу.
В проломе между двух веков,
Болтаюсь, словно под карнизом.
Где мое время? тут, иль там…
Туда – никак! Тут – невозможно!
…Ага, спасители! Так, так…
«Ой, осторожней, осторожней!»
Да денусь, разве ж, я куда!?
О память, лбов не расшибают.
Вот, в настоящем, это – да!
Ломают, еще как ломают!
Исповедаться б так, чтоб не каяться.
В обнаженность коленей уткнувшися,
Мять ладонями легкое платьице,
С доверяющих плеч соскользнувшее.
Пятернею запутаться в локонах,
Не иссушенных гидроперитами,
Чтобы чья-то душа, точно коконом,
Окружилась моими молитвами.
И любить бы ее, ненасытную —
Желтым полем, туманом, да радугой.
Не запретную и не закрытую,
Не обманную – волчью ягоду.