Люди, страшно измождённые, отощавшие, падали на колени, отбивали тяжёлые поклоны – ух! ух! ух!..
Только одинокая девичья фигурка застыла под сенью пальмы, в стороне от всех.
- Скажи, зачем твоя неразумная дочь вызывает гнев богов и людей? Отчего упрямится? Отчего не молится вместе со всеми? – выговаривал хазанну Техиб маленькой женщине с круглым, по-детски открытым, но изрезанным морщинами лицом.
Жители селения, озираясь на них, разбредались по своим убогим хижинам. Едва ли не треть алу уже выкосил беспощадный Иркалл; у тех же, кто ещё держался на ногах, оставалась надежда на то, что Адад услышит их мольбы.
- Знаешь ли ты, что люди хотят гнать её прочь из общины? – понизив голос, прибавил Техиб. – Они думают, что возвращение Ану-син принесло им несчастье.
- Не говори так, абу! – воскликнула женщина, избегая колючих взглядов односельчан; в глазах у неё стояли слёзы. – Ты же знаешь, что причина бедствий вовсе не в Ану-син. Ведь её рождение благословила сама владычица Иштар...
- Да, я помню об этом, – Техиб кивнул и продолжил изменившимся голосом: – Но мне известно также другое. Послушай, Баштум, я составил гороскоп твоей дочери и вот что я скажу. В тот день, когда она родилась, не только Иштар в облике утренней зари явилась благословить дитя. Другая могучая богиня в образе птицы распростёрла над твоей хижиной свои незримые крылья: тринадцать лет назад отворились двери подземного чертога львиноголовой Ламашту*.
- О абу, не заставляй меня страдать! – вскричала маленькая женщина дрожащим от слёз голосом. – Речи твои несправедливы и оскорбительны для моего слуха! Крылья птицы, что прилетела в день рождения Ану-син к моему дому, не были черны как ночь! Сизая голубка коснулась своим нежным крылом чела девочки, осеняя её своей божественностью...
- Каждый из нас волен видеть знаки богов по-своему и на свой лад толковать знамения, – отозвался Техиб, покачав головой.
Он хотел прибавить ещё что-то значительное к своей речи, но не успел – в этот момент девушка, о которой шла речь, стремительно приблизилась к нему.
- Негодование людей несправедливо, – сказала Ану-син, глядя в сощуренные глаза старика. – Моё нежелание молиться вместе с ними раздражает их, они думают, будто я повинна в их несчастиях. Но ведь это же глупо! Ибо разве может бог гневаться на одну-единственную девушку, равнодушно взирая на страдания целого народа?