Манжура, машинально следивший за раздачей карт, вздохнул.
– Я не знаю, – он слегка стуканул пальцами по столу. – Мне не хочется никакими убийствами заниматься. Люди, лошади вот, птицы всякие. Все такие хорошие. А рюкзак пусть Балагура таскает. У меня же есть ещё один, выдали перед походом.
– А зачем ты тогда поехал? – Саня Орлов закончил сдачу. – Ведь без крови всяко не обойдёмся в Сибири. Одни работорговцы чего стоят. Беспощадные парни.
– Да привык я к вам, – Манжура взял свои карты. – Я как дома себя чувствую. Понимаешь, Саня, я ведь забыл всю свою семью – мать, отца, и кто ещё был, всех забыл. Причём я знаю, что я помнил их, а сейчас как отрезало. Последнее, что помню, это лес, дорога и вот старшина с автоматом. Ну и потом что было. А до этого. До этого ничего в памяти нет. К тому же мне около этих чудов-юдов приятно. А если долго без них, то тревожно становится. Я даже родной язык забыл. Мне психолог сказал, много странностей наблюдается. Я должен волноваться, оттого что родню забыл, язык свой, жизнь свою. А мне наоборот, очень хорошо. Психолог удивлялся, потом вывод сделал, что мой разум так себя сохраняет от каких-то сотрясений, которые, возможно, были. А мне хорошо просто. Мир такой хороший, вы хорошие. Только по ночам иногда негр снится здоровенный с синем халате. Я откуда-то знаю, что это негр, хотя не видел их никогда. Ладно, давайте играть.
Сыграли ещё с десяток партий, понавешали друг дружке «погонов», пистолетчики принялись уговаривать Манжуру брать у них уроки быстрой стрельбы.
– Воспитаем из тебя второго Таманцева, скорохвата, – обещал Саня. – Будешь по-македонски, как он палить, без промахов.
– А кто это, Таманцев? – поинтересовался Седых.
Юсеф укоризненно посмотрел на него.
– Это основатель стрельбы по македонски, розыскник и скорохват, у него было шесть боевых орденов, – пояснил Саня. – Сто лет назад с фашистами воевал, ихних боевиков живьём брал. Ты что, книгу про него не читал?
– Я неграмотный, – Седых улыбнулся. – Когда я родился, книжками печки топили.
Пистолетчики разом печально вздохнули.
Вдруг они все ощутили замедление хода состава. Манжура выглянул в окно.
– Невьянск какой-то, написано на станции, – он покрутил головой, осматриваясь. – Темнеет. Видно, заночуем здесь.
– Ну ладно, – Седых встал, поддёрнул штаны и потянулся. – Пора идти посты выставлять. Пойдём, скорохваты, хватит чужой квас глотать, свой пора иметь.