– Что, опять Святой Антоний>2?
– Он проклятый. Как уж невзлюбил меня, так и не отпускает. Хотя бывало порой, что и по нескольку месяцев в покое оставлял. Но сейчас вот обострилось, нервишки разыгрались, одно за другое… Да ладно, пройдёт, бывало хуже. Посиди со мной.
– Сейчас, я только пошлю Пайви в аптеку за серой.
– Не надо, у меня есть с собой немного. Завтра пошлёшь, заодно на почту надо будет.
Подошла к полке, подняла коричневый пузырёк, показала Ленину:
– Это сера?
– Да, ещё швейцарский запас.
Открыла пробку, понюхала:
– Ммм! Пахнет как тогда. Я потом сама тебя помажу. Ты не думай, я ходила на курсы сестёр милосердия. Видишь, я даже ногти постригла. А это что? – взяла прозрачный пузырёк. – Это что в обход сухого закона? Не стыдно?
– Это симпатические чернила. Осторожно, это всё что есть.
Вернула пузырёк на полку. Стала рассматривать остальное ленинское богатство.
– О, да мы нынче при деньгах!
– Да уж, не с пустыми руками, что называется.
– Да у нас тут целый банк оказывается! Сто североамериканских долларов. Подумать только, никогда в руках не держала. Это кто, Франклин? Тот, что громоотвод? Ничего, симпатичный. На Шалтай-Болтая похож. Вот бы твой портрет на сторублёвке вот так. Это же сколько будет по-нашему?
– По-теперешнему – уже не знаю. Сто долларов – считай двадцать два фунта стерлингов.
– Ого, много! А это что? Немецкие марки! Денежные знаки противника! Это как прикажете понимать?
– Ей-ей! Те самые «немецкие деньги». Ты же читаешь газеты.
– Пятьсот марок. А нет, вместе с серебром – пятьсот восемь. И это всё?
– Не так уж и мало, между прочим. Это считай ещё двадцать фунтов. Извини, поиздержался. Шоколаду купил, грибы опять же. Их, кстати, отдай пожарить и скажи, чтобы непременно с луком.
– Непременно, непременно с луком, – примостилась у Ленина в головах, провела рукой по лысине. – Боже мой, а на голове что это у тебя? Сыпь какая-то. Раньше не было. Болит?
– На голове? – не сразу Ильич догадался. – Это должно быть яичный желток засох. На нём парик держался.
– Ах желток, – отлегло у неё. – Ну дай я отмою…
Намылила греческую губку, засучила рукава.
– Закрой глаза.
Ильич глаза закрыл, а сам её за руки к себе притягивает; лицом к лицу они теперь вверх ногами. Смешно, когда рот вверх открывается. А лица не рассмотреть. Один поцелуй, другой.