— Да нет же! Они точно староверы.
— Может, и староверы. Одеваются совсем как
монашки-скромняшки: эти их юбки-платья почти в пол, рукава длинные
всегда, никаких открытых плеч или этой, как её… зоны декольте и
косы ниже пояса. Только платков на головах не хватает или
хиджаба.
— Ага, и даже на физкультуре вместе с нами не
переодеваются.
— Наверное, чтобы никто не понял, что у них сиськи
накладные…
— Наверняка они носки себе подкладывают и лифчики носят с
толстой подкладкой…
— Ага, вот Мишка и захотел пощупать… настоящие там у
Блаженной или нет.
— Думаешь? Ах-а-ха-ха!
Ожега сжала кулаки от злости. Надо было этому Мишке ещё и язык
оторвать, чтобы не мёл им как помелом.
— …Ой, а помните ту историю Блаженной про то, что их
прадедушка Змей Горыныч? Это ж надо быть такой дурочкой… Вот
смеху-то было.
— Ага… И что живут они на Латрике, где только старые
развалины и ни одного дома…
Одноклассницы снова мерзко захихикали и наконец ушли от
кабинета.
Ожега тихо хмыкнула и вышла в опустевший коридор. Не то чтобы
она боялась встречаться с одноклассницами, скорее, боялась, что
спровоцирует конфликт. А это новый виток проблем. К тому же глаза
постоянно чесались, а это, в силу её родословной, могло быть не
слишком-то хорошим знаком.
Глупые слухи про неё с сёстрами не утихали уже пятый год, как
они начали учиться вместе с людьми. Когда они не дождались
приглашений в Великолукскую школу и мамы-кудесницы поняли, что их
дочери уродились чистокровными юдваргами, как их отцы, то, по
настоянию родительниц, поступили в пятый класс общеобразовательной
средней школы Себежа, возле которого жили. Ожеге и Оляне тогда было
уже по двенадцать лет, а Озаре одиннадцать, хотя документы на них
сделали на день рождения Озары и на год меньше, словно они
тройняшки, а не двоюродные сёстры. Так было проще объяснить их
появление. С острова Латрик через пролив до школы было меньше
пятисот метров, а с их родственниками перейти небольшой участок
зачарованной озёрной воды точно не проблема.
Дети в классе учились вместе с самого начала, так что они были
единственными новенькими, и… можно сказать, по большей части в
коллектив так и не влились, оказавшись слишком неподготовленными к
реалиям жизни в Яви.
Огромным ударом для них стало несовпадение времяисчисления
вплоть до мигов. Что уж говорить, даже спустя почти пять лет Оляна
до сих пор путалась в человеческом летоисчислении и могла,
перенервничав, в какой-нибудь контрольной написать не «2016 г.» от
местного Рождества Христова, а «7524» имея в виду привычное лето от
Сотворения Мира в Звёздном Храме. Или вместо «декабря» написать
«бейлетя». Не говоря уже о том, что Оляна конкретно зависала,
пытаясь сообразить название дня недели, переводя привычную
девятидневку в семидневку, которая вдобавок имела схожие названия.
Понедельник, вторник, четверг и пятница были нормальными, а вот
третейник был средой, шестица — субботой, седьмица — воскресеньем,
а осьмицы и недели и вовсе не было, точней, «неделей», то есть днём
выходным, когда славят Солнце и ничего важного не делают, назвали
всю человеческую семидневку. Право слово, было бы проще, если бы
названия совершенно не совпадали, как это вышло с месяцами. И самое
грустное: работали тут с понедельника до пятницы, а суббота и
воскресенье считались выходными. Хотя в субботу они тоже учились. В
девятидневке-то целых три выходных и они распределены на каждый
третий день: в третейник, шестицу и неделю! Украденные выходные
больше всего возмущали Ожегу. Вот к месяцам она быстро привыкла,
хотя месяцев оказалось не девять, а двенадцать, и в месяце не сорок
или сорок один день, а тридцать, тридцать один или двадцать восемь
и двадцать девять в феврале. Но они назывались совсем иначе, и даже
новый год был в другое время. В сравнении с путаницей в неделе,
дробление суток на двадцать четыре, а не на шестнадцать часов уже
не играло особой роли. Потому что всё у людей было не по Солнцу! Но
хотя бы из-за этого уроки длились всего сорок пять минут, а не по
девяносто, как у бабушки Зины.