— Потом облизывать будешь. Сначала
купи. — Она достала из-за пазухи кошель, встряхнула, показывая, что
пустой. Нарочито медленно распутав тесёмку и раскрыв пошире нутро,
улыбнулась и протянула его скорняку.
Старик, невнятно крякнув, побрёл в
боковую комнатушку, откуда вышел на стук. Обращаясь уже к его
спине, гостья скупо добавила:
— Тридцать готлемов.
Микаль сбился с шага, но промолчал.
Стукнув дверью, нырнул в подсобку. Не прошло и минуты, как он снова
высунулся и умоляюще воззрился на Вдову.
— Нечего меня завораживать, —
ответила та, носком сапога поддевая волчью голову.
Уже не закрывая дверь, Микаль
продолжил рыться на полках.
— Ты его где выискала-то,
уважаемая?
Вдова пнула волка чуть сильнее и
криво ухмыльнулась.
— Звал.
Старик покивал со сведущей миной.
Для гона было уже поздновато — как-никак апрель — но бог его знает.
Если серый звал волчицу, значит, природа так велела.
Вид у охотницы меж тем стал
рассеянно-сонный, будто её разморило в тепле, но из-под ресниц
поблёскивал угольно чёрным острый взгляд. Она вспоминала.
Жжение в груди и зов... Настойчивый
и такой мощный, что тело стонет на грани боли. Покой не приходит,
зато лихорадит нуждой отозваться, подчиниться этому притяжению,
позволить вести себя. Быть ведомой, чтобы найти и поглотить. И вот
рывок! — барьеры взломаны... Впереди тьма ночи, за спиной — пустой
и тёмный дом. В нос ударяют запахи весеннего леса, доведённые до
кристальной чистоты ночной сыростью и прохладой. Она мчится к цели,
не обращая внимания ни на скользкий мох под ногами, ни на ветви
деревьев, хлёстко бьющие по лицу — усеянные липкими, влажными
почками. Важен только след. След и Зов. Да что же это? Жжёт, как
никогда! Кто он, кто этот огромный сгусток лады? Моей лады!..
Волк...
— Та-ак, — хриплый голос Микаля
вырвал Вдову из омута свежих и предельно ярких воспоминаний.
Скорняк вернулся, неся в руке
потяжелевший кошель.
— Вот, держи. Твои кровные, как
говорится.
Охотница натянула подол рубахи и
вытряхнула над ним мошну. Передвигая монеты пальцем, быстро
пересчитала выручку.
— Мил друг, мы же условились. Или ты
думаешь, я двадцать от тридцати не отличаю? — В низком голосе
зазвучало недоброе.
— Да что ты, что ты! Просто вот...
хотел, чтоб ты своими глазами увидела, какая это куча денег —
двадцать готлемов! — Старик всплеснул руками и сник, тихо добавив:
— Уж что говорить про тридцать.