Молча и торжественно Саша положила на стол газету, так же, как Фекла Ивановна, разгладила ее ладонями и пальцем указала на письмо режиссера.
Директор склонился над газетой.
Несмотря на свои сорок три года, Федор Алексеевич по-юношески подтянут и строен. Он высок ростом и выглядел бы моложаво, если бы не сероватый цвет лица, напоминающий о какой-то застарелой болезни. У него бледно-голубые глаза, очень спокойные и очень серьезные. И такое же спокойствие и серьезность в его лице, в движениях, во всем облике. Красивые и мягкие черты его лица портит глубокий шрам, идущий от глаза к губам, через правую щеку. Это память о боях за родную землю в 1942 году.
Федор Алексеевич родился и вырос в Брусничном. До войны он был директором начальной школы. А высшее образование получил всего шесть лет назад. С тех пор и работает в Коршунской школе директором и преподает историю.
– Вот так события! – развел он руками, быстро пробежав глазами письмо итальянского режиссера. – Отец нашелся! И через столько лет…
В это время в комнату вошла старшая пионервожатая Тоня, маленькая, пышущая здоровьем, с веселыми ямочками на полных, румяных щеках.
– Вот, Тоня, читай, какие события развертываются! – сказал Федор Алексеевич.
Она взяла газету пухлыми руками, прочитала и, опускаясь на стул, сказала:
– Ох, елки!
Сказала и даже не смутилась, как это бывало обычно, когда в присутствии директора произносила эти злосчастные слова.
– После уроков второй смены объяви общешкольное собрание, – сказал Федор Алексеевич. – Нужно проверить все факты и уже тогда откликнуться.
И вдруг сразу все оживились:
– А может быть, это однофамилец?
– Почему же так поздно спохватился? Ведь прошло больше двадцати лет!
– Ох, елки! Весь Коршун всполошится!
– Опять елки! – поморщился Федор Алексеевич. – Ты смотри, из своих елок дров не наломай!
Девочки выскочили из кабинета, и через несколько минут в школе поднялись шум и беготня. Федор Алексеевич в задумчивости подошел к окну. Отсюда были видны высокие кедры с прямыми стволами, чахлые, задавленные боярышником пихты. По тропинке бежали ребятишки. «Узнали о письме режиссера, – подумал Федор Алексеевич. – Быстро!»
Ему вспомнились, как двадцать лет назад здесь, где теперь стоят дома Коршуна, шумела тайга. Не всем взрослым села Брусничного было известно, что в тайге есть могила неизвестного итальянца. Впрочем, школьники, особенно мальчишки, знали об этом.