За следующие полчаса я уяснил, что эта надутая публика разогрелась не только от тотализатора; они испытывали подъем, они парили, они летали, как аэропланы, и топливом был настой покрепче шампанского и покрепче желтого самогона бабушки Рут. Происходило нечто чрезвычайное, и они ощущали себя чем-то особенным. Разве они не в особом вагоне и не в экстренном поезде на родео?
Я уяснил, что эти граждане – часть делегации инвесторов, которая проехала на восток, в Бойсе, по этим же самым рельсам четыре дня назад. Они ездили в большой город отчасти для того, чтобы закупить товары ввиду ожидаемого наплыва зрителей – ветчину, колбасу, лесоматериалы, картофель и все бочки пива, какие можно добыть за несколько дней в этой части Айдахо. Но главной их целью было убедить Первый национальный банк Бойсе ссудить им деньги на эти закупки. Банкиры наотрез отказывались выдать кредит всем просителям-торговцам, молочникам и скотоводам, пока – об этом усатый зазывала напоминал при каждом удобном случае – в программу не включился Буффало Билл. По чистой случайности старый шоумен оказался в пендлтонском экстренном – он ехал в Портленд, чтобы подготовить рекламу своей знаменитой «Феерии „Дикий Запад“», – и был знаком с Оливером Нордструмом. Они договорились. Старый охотник на бизонов великодушно согласился задержаться на несколько дней в Пендлтоне, бесплатно, ради его отчаявшихся граждан и их свежевылупившегося родео в прерии. Больше того, пояснял гаденький зазывала, в качестве дополнительного аттракциона мировой чемпион по борьбе Фрэнк Готч выступит с демонстрацией своей нечеловеческой силы и, может быть, даже борьбы без правил, если найдется доброволец. Это склонило чашу банкирских весов в пользу просителей и развязало шнурки на тугих мошнах.
Дай им бог, подумал я, банкирам и зазывалам, парикмахерам, фермерам и дуракам и всем прочим. Я чувствовал себя полноправным их компаньоном. И жаждал отведать всех удовольствий, какие мог предложить этот необыкновенный поезд.
Глава четвертая
Спорим на твои сапоги
Атмосфера в следующем вагоне была такой же разогретой и возбужденной, как в личном вагоне мистера Нордструма, но гораздо менее утонченной. Это был ковбойский вагон. Никакой роскошной мебели, ламп и ковров; только скопище мужиков, вместо мебели – душистое сено и сосновая стружка вместо ковров. Под потолком качался одинокий фонарь. Под ним – кружок орущих и вытягивающих шеи, чтобы увидеть какое-то зрелище. В общем гвалте высокий голос вел обратный отсчет: «Пятнадцать… четырнадцать… тринадцать…»