Свет больно резанул и ослепил меня,
едва мои веки распахнулись. Я абсолютно не помнила как оказалась в
комнате постоялого двора, а это была именно она. Обстановка
соответствовала, да и характерный шум был присущ только таким
заведениям. За время проведённое в бегах, я часто останавливалась в
придорожных домах, поэтому прекрасно изучила их устройство.
Но помимо всего закономерно
присущего комнатам, здесь ощущался стойкий запах трав. Это не
раздражало обоняния, но наталкивало на определённые мысли.
Осторожно поднявшись с постели,
огляделась в поисках одежды. Ведь будучи одетой лишь в ночную
рубашку и прикрытая тонким одеялом, чувствовала себя неуютно.
Одежда лежала на некотором отдалении от кровати, аккуратно
сложенная и опрятная. Помниться, в день когда меня настигло
беспамятство, шел дождь. Очевидно, что чистотой моего одеяния
кто-то озаботился. Конечно же, я знала кто это был, не могла не
знать. Понимание, как и внезапно вспыхнувшие воспоминания вызвали
мерзкую дрожь. День за окном больше не казался таким тёплым и
приветливым. Вспомнив все обстоятельства моего пребывания в храме
Святого Орисиса Нарисского, я будто перестала чувствовать какое
либо тепло, словно заледенела внутри.
Воспоминания о том дне, когда так
некстати разыгравшаяся непогода охватила город, загоняя жителей по
домам, пряча следы преступления, нахлынули удушливым потоком.
Именно преступление было совершено в храме. Хьялмар убил падре
Франциска, оставив его тело в конфессионале. Но это не единственна
тяжёлая мысль в моей голове.
Принять то, что и сам служитель
Святых являлся несостоявшимся убийцей, для моей суеверной души,
было трудно. Пропитанное ядом лезвие мне не привиделось. Такой же
клинок-игла имелся когда-то и у моего отца. Он хранил его ревностно
и осторожно. Единственный раз когда мне удалось его увидеть вблизи,
это в день смерти матушки. Это был также единственный случай, когда
отец позволил себе накричать на меня.
Я отчётливо помню как переливалось
на ладони, тонкое лезвие стилета. Оно словно источало радужное
сияние в свете солнечных лучей. Тогда, отец под страхом смерти
запретил мне прикасаться к клинку, и яростно растолковывал как мне
повезло. Ведь от яда «саармы» противоядия не существует.
Воспоминания о том дне со временем смазались, сменились более
запоминающимися, более яркими или болезненными, такими как смерть
матушки.