Утро, дождичек – серенький, мозглый бусенец. И деревья, что мокрые курицы, понуро опущены. Трамвай мотается, лязгает. «Как кони медленно ступают. Как мало в фонарях огня. Чужие люди, верно, знают, куда везут они меня». У ворот машина, из ворот – двое. Он и она. «Знакомьтесь…» – перламутрово улыбаясь, говорит Людмила. Тискаю руку – ту самую. Что ж, дай Бог! А лицо округлое, простовато мясистое. Шляпа. Не идет. Секундное милое светское замешательство – как усаживаться, но ливрейно распахиваю дверцу – на заднее. Им болтать, мне ловить осколки их светского разговора. Скользкий диабаз летит под капот – серая пасть машины глотает тяжелые темно-серые эти буханки. Не она – я глотаю, давлюсь. А тебе бы, Саша, по сторонам не мешало: еще будешь и будешь ты здесь о торцы эти биться распято.
– Как ваша дача?.. – слышится почтительно насмешливый Людмилин говорок.
– Ох, вы знаете… – непритворно вздыхает тонковатый, но мягкий, приятный голос, – столько мороки с ней.
– Ну, вы же хотите особняк… – рассыпчато, с ядом.
– Какой там особняк!.. Но поймите: и тому надо, и этому, и ничего нет. Всех просишь, всем надо кланяться.
Я сижу, сгорбясь, и вижу все это купе (себя, их, шофера) со стороны – с твоей стороны, доченька. Почему? За что эти люди и твой папка сговорились против тебя? Не пройдет и часа, как эти мясисто красивые, сильные руки, что лежат на портфеле с инструментом, возьмут крохотный блестящий ножичек и…
И закрываю глаза, думаю, что еще здесь, по дороге, надо мне найти в этой милой беседе щелочку, чтобы вклиниться в этот стык. Как раз с тем, чего мы дома больше всего опасались. То, что Лина мне еще не сказала. И что решено нами. Будто мы еще можем что-то решать. Виктор Иванович… – оборачиваюсь.
– Я, конечно, все понимаю и готов ко всему, но у нас с женой к вам просьба. Если нельзя будет все, уберите хоть то, что возможно.
– Ну… – растерянно глянул на Людмилу, – вы же знаете наши возможности… – грустно покачал головой.
– Я понимаю… – а сам обмер: наши возможности. – Но все-таки… Мы еще тогда попробуем химией.
Промолчали. Хирурги, они хорошо знали цену химии. Нож – вот это земная ось.
– Ну, Александр Михайлович, мы пошли. Ругайте нас!.. – улыбнулась Калинина.
И пошел отсчет – сердцем, горячечной мыслью. «Успокойся, возьми себя в руки. И не кури так много», – попеняла Тамара, каменно сидя все над той же страницей журнала. Час, другой… Пошел третий.