– Бей, – произнёс равнодушно. – Чего рот разинул? – Да пошёл ты!.. – Сердито сверкая глазами, Самоха тяпнул водки, хотел что-то сказать, но промолчал.
Дверь за ним с тихим скрипом закрылась, будто всхлипнула.
Звали его Фёдор Поликарлович; такое удивительное отчество в документы по ошибке влепили – вместо Поликарповича. Какое-то время отец Поликарп пороги околачивал в разных «инстанциях», исправить хотел, но вскоре убедился в правоте нехитрого суждения: что написано пером, чёрта с два потом вырубишь топором. Так сынку и пришлось по жизни идти – Поликарловичем. «Ну, а что? – позднее подумал сынок. – Звонко звучит!» Отцу, может быть, и обидно, а ему оригинальное отчество даже понравилось, потому что сам большой оригинал.
После того, как сосед ушёл, Фёдор Поликарлович долго сидел в пустой нетопленой избе, напряжённо глядя в дальний угол, который прежде назывался «красный» и в нём когда-то находилась тёмная от времени, потрескавшаяся икона, возле которой по праздникам зацветал огонёчек лампадки. А потом, когда не стало матери, он взялся делать ремонт и куда-то заныкал святого Угодника – теперь не припомнит.
Бесцельно блуждая по комнате, Полынцев опять посмотрел в красный угол, испытывая жгучее желание перекреститься. Правая, горделиво вскинутая бровь его чёрной подковкой подчеркнула мутный глаз. «А где же она есть?» – подумал про икону.
Книжные полки, которые сварганил своими руками, были грубоваты, но зато крепки – держали кирпичную кладку отечественной классики и зарубежной.
Дрожащими руками он начал вынимать какие-то альбомы, папки с бумагами. Всё это в беспорядке растарабарилось на полу возле кровати и под столом. Забывая, что ищет икону, Фёдор Поликарлович глазами стал цепляться то за одну страничку, то за другую. Все они исписаны мелким убористым бисером, а кое-где виднелись почеркушки на полях – рисунки. Полынцев даже вздрогнул, когда наткнулся на старый косматый набросок, под которым написано: «Вурдала Демонович». Брезгливо морщась, он порвал космато-кошмарную морду – скомкал и отбросил в сторону печки. А затем под рукой оказался конверт, в котором нашлась фотография – сын и дочь, погодки, вступающие в пору цветущей юности.
Сердце громко бухнуло и словно потянулось к фотографии – потянулось так, что какая-то жилка в груди зазвенела от боли.