На мгновение воцарилась полная бездыханная тишина.
– Давай! – раздался голос из задних рядов.
Потом – небрежно, словно прикуривая сигарету подруге, – Труди Шталь протянула руку и подожгла Карин платок. Вонь паленых волос и ткани хлынула девушке в нос, жар лизнул шею, и колючая боль переметнулась на кожу. Она задохнулась, подавилась и высвободила руку, в панике ударив ею. Что-то мясистое треснуло под основанием ладони.
Стащив горящий платок с головы, Кара швырнула его в грязную жижу. Пламя растеклось, оставляя серо-черные раны на зеленой ткани. Холодный ветер унял боль в шее. Наклонившись, она подобрала клочки испорченной ткани. Потом, вздрогнув, выпрямилась и оглядела толпу.
Никто не смеялся. Труди сидела на обледеневшем асфальте, кровь хлестала из-под руки, зажимающей нос, но никто не шелохнулся, чтобы ей помочь. Они просто пялились на Кару, а она смотрела в ответ, позволяя им глазеть. Ее восстановленные губы сложились сами собой, и девушка плюнула в толпу, словно разъяренная кошка.
А потом побежала. Толпа молча расступалась перед нею, и девушка пронеслась мимо них, прежде чем они успели разглядеть, что она плачет.
– Парва! – голос Кары пронзительно отдавался от плиток, и в этом полуразрушенном туалете, и в том, что виднелся за зеркалом. – Парва!
Она свернулась посредине, словно мягкая кукла, положив руки на колени, глотая сопливые, слезливые всхлипы.
В воздухе стоял странный запах: металлический, смешанный с пылью и кисловатым запахом ее собственных опаленных волос.
– Парва! – Кара понимала, что ее услышат: многие видели, как она сюда побежала. Кто-нибудь придет, если уже не шли, чтобы вытащить ее из запретной зоны, прочь от зеркальной сестры.
Из треснувшей трубы вылезла крыса и скользнула на пол, подергивая хвостом. Она прыгала взад и вперед по голому клочку линолеума, подлизывая его быстрым язычком и коротко пища. Никаких других звуков или знакомых голосов. Взгляд Кары уперся в зеркало, но она видела только себя.
Исцарапанное лицо опухло от слез. Потеки размытой подводки извивались по рельефу щек. Там, где был приколот платок, волосы растрепались и спутались. Там, где прошлись колючки Проволочной Госпожи, убившие фолликулы, обнажились тонкие безволосые прорехи.
– «Ты ведь сама это с собой сделала?» – чуть истерично повторила она. В конце концов, это она решила последовать за Бет в ее странный город. – Сама, сама.