С письмом в руках он идет к окну, стоит какое-то время в задумчивости.
– Фелюнька, – слышит насмешливый голос брата. – Забыл? На блины опоздаем. Звонили из ресторана.
В один из дней, собираясь на костюмированный бал в Опере, нарядились – брат в «домино», а он в ставший для него привычным женский наряд. До начала маскарада оставалось достаточно времени, на бульваре Капуцинок они купили билеты на музыкальную пьеску в театр «Водевиль», устроились в первом ряду партера. Во время представления кто-то его упорно лорнировал из ближней литерной ложи. В антракте, когда зажегся свет, обнаружилось: король Великобритании Эдуард Седьмой! Брат, выходивший покурить в фойе, рассказывал со смехом: к нему подошел какой-то напыщенный тип, попросивший от имени его величества сообщить, как зовут его прелестную спутницу.
– Было бы желание, без труда свел бы его с ума, – отозвался он.
– Ты это серьезно?
– Вполне.
Посещая прилежно парижские кафешантаны, он выучил наизусть все модные в ту пору песни и очень недурно их исполнял юношеским контральто на вечерах у Муни.
– У меня идея! – загорелся однажды после его выступления брат. – Чего зарывать талант в землю?
По части выдумок Николаю не было равных. Отправился к директору модного петербургского кабаре «Аквариум», с которым был знаком, предложил послушать замечательную француженку-певичку. Явился час спустя, давясь от смеха: клюнул! согласие дано! в среду вечером прослушивание!
Все прошло как по маслу. «Француженка» с чернобуркой на плечах и в шляпе с большими полями, исполнившая стоя у рояля свой репертуар, привела директора в восторг.
– Браво, мадемуазель! – вскричал он по окончании. – Готов подписать с вами контракт на две недели!
В вечер дебюта его колотила дрожь: авантюра их, кажется, зашла слишком далеко. Разжигая интерес публики на афишах, анонсировавших его выступление, вместо фамилии стояли три звездочки – публика валом валила в кабаре.
Выйдя по знаку режиссера на сцену – в голубом тюлевом хитоне, наколкой на голове из страусиных перьев и матушкиных бриллиантах, щурясь от яркого света прожекторов, он испытал невообразимый, дичайший страх. Стоял переминаясь с ноги на ногу, растерянно глядел в зал:
«Провал… освистают!»
Оркестр заиграл первые такты «Райских грез» – музыка казалась глухой, звучала словно бы из-под пола.