– А твой друг, Дикий Пёс, всегда жил в Чехии?
– Да, Юстас. Он шутит, будто родился прямо из асфальта пражских окраин.
– Вот почему он такой черный!
– Наверно, – отец улыбнулся. – Вырастешь – я познакомлю тебя с ним поближе, чтобы он научил тебя важной науке – куда надо укусить, чтобы уладить любой конфликт. Работать с людьми – тяжкий физический труд, Юстас.
Как и все отцы, Герман Шпиц знал, о чем говорил. А если не знал – не давал себе повода сомневаться. Мужская проницательность порой заводит в худшие тупики, чем женская логика.
Я до сих пор скучаю по Чехии и по своему отцу. Картинками из Гугл Мэпс ностальгию не утолить, а с московского колеса обозрения, каким бы большим оно ни было, Праги не увидеть.
Детство не бегает за нами по пятам. Детство вообще не бегает. Оно там, внутри, ждет, когда мы сами к нему подойдем и рассмотрим все, что еще не успели.
Найти бы его еще.
Кого ни спрашивал – многие хотели бы, чтобы у них был отец, который бы их слушал, постоянно водил на всякие мероприятия, брал бы с собой на рыбалку и работу. В общем, чтобы он обращал внимание.
Мне с этим повезло. Когда мне исполнилось пятнадцать, папины путешествия стали длиннее, и те две недели отдыха, что он давал себе в Праге, были целиком посвящены мне.
Есть такие отцы, за которыми глаз да глаз. О чем он молчит – я никогда не знал, но был уверен, что одичавший в море пёс требует проводника в большом городе, и я с гордостью принимал на себя роль любящего и понимающего сына. Потому некоторые выходки моего отца могли простить только самые близкие.
С мамой он разошелся достаточно быстро, еще до моего рождения. Ну, такое часто бывает у кобелей. Меня-то он взял к себе потому, что я случайно стал говорить. Моя мама этим талантом не отличалась.
Ну так вот. Папа же у меня был контрабандист. Кроме одежды он еще возил мыло, розовых крабов, красных крабов, русский дух, красную ртуть и любой мифический предмет, который у него можно было заказать и который бы он обязательно привез. Ведь любой говорящий пёс – он волшебник. А любой волшебник всегда слегка не в себе.
– Смотри на мое новое кимоно, Юсти!
Он даже бороду себе сделал, как у японца. А вместо вакидзаси[1] взял кухонный нож.
Когда папа в прыжке попытался разрезать грейпфрут, я понял, что отец на твердой суше становится немного сумасшедшим.