Ей снилось, будто лежит она голая,
раскинув руки и ноги «звездой», на каменном полу в зале с высоким
потолком, подпираемым растрескавшимися колоннами. По плитам
разметались ее длинные волосы, какими они были в прошлом (в
настоящем уже какой год Ада носит короткую стрижку). Лицо свое она
увидела белым и застывшим, словно гипсовая маска. Распахнутые глаза
с сильно расширенными, почти поглотившими радужную оболочку
зрачками казались стеклянными, как у куклы, из‑за отсутствующего в
них выражения. На приоткрытых губах запеклась кровь, левую щеку от
виска до уголка рта рассекал глубокий порез. Пальцы на руках были
скрюченными и напоминали лапы хищной птицы. Ада видела себя словно
со стороны – это лишь ее тело лежало на полу, а сама она находилась
вовне. Смотреть на себя было и страшно, и неприятно. Но уйти или
хотя бы отвернуться она не могла. И вдруг на живот ее
распластавшегося тела упала тень, и кто‑то, шагнув вперед, на
какое‑то мгновение загородил лежащую девушку собой. Но тут же
фигура резко развернулась, и девушка вместо лица увидела страшную
маску. И почувствовала, что оторвалась от пола, но не воспарила, а
стремительно полетела навстречу этой увеличившейся до гигантских
размеров маске, чей открытый рот превратился в воронку…
После пробуждения сон выветрился из
памяти, оставив лишь ощущение паники. И вот сейчас вспомнился.
Привидится же такое!
– Ада, да что с тобой сегодня?
Ты себя хорошо чувствуешь?
Оказывается, она, увлеченная
воспоминаниями о своем сне, не заметила принесенного Линой кофе и,
будто выпав в другую реальность, сидит за столом, машинально черкая
ручкой на лежащем перед ней листе бумаги. Пытается нарисовать
маску, которую видела где‑то еще…
– Все в порядке, Игореш. Говорю
же, спала плохо.
– Ты даже когда невыспавшаяся,
все равно собранная, – напомнил Сташков. Ада оставила без
комментариев его замечание, подвинула к себе чашку, обхватила ее,
как в детстве, обеими ладонями и, поднеся к лицу, вдохнула
ароматный пар. Она любила не столько вкус кофе, сколько его запах,
который ее не бодрил, а успокаивал. Одно время в ее квартире на
столиках и полках были расставлены маленькие хрустальные розетки с
кофейными зернами. Нет, она не кофеманка, как Игорь. Она –
токсикофеманка. Забавное словечко!
– Может, домой поедешь? – с
заботой и тревогой спросил Сташков. Ада встрепенулась, совсем как
недавно тот воробей за окном: неужели и правда выглядит такой
рассеянной? Она поверх чашки глянула на зама. Игорь замер напротив
с поднесенной ко рту чашкой, при этом его яркие и пухлые, как у
юной девушки, губы были приоткрыты, словно он как раз собирался
сделать глоток, но отвлекся. А из глаз цвета гречишного меда
пропали обычные золотистые искорки, что означало нешуточную
встревоженность Игоря. Ада давно научилась читать его истинные
чувства по глазам. Сташков мог бодрым тоном вещать о том, что
проблема разрулится, и дела и дальше пойдут круто, но если в его
глазах не было этих золотистых искорок, Ада понимала, что все на
самом деле обстоит не так радужно, как пытается расписать ей зам. И
требовала от Игоря не врать. Впрочем, скрывать от нее какие‑либо
неприятности он пытался лишь в самом начале их сотрудничества.