- Ты тут чего делаешь? - Раздался смешок Чащуна, вернувшего
посмотреть, что тут происходит, и в чем задержка. Его резиновая
рука молниеносно вытянулась, и ухватила за ус, присмиревшую, и
сразу вдруг ставшую какой то несчастной, жуткую животину.
– Ты в горах должен охотится? Какого лешего тебя сюда занесло?
Ах там голодно, а тут место пустует. – Вступил дед в диалог с
молчащим, но явно ка-то отвечающим, тигром. – А ты в курсе, что это
место принадлежит Ягире, и ты можешь скоро продолжить жить ковриком
у ее кровати? Нееет. – Он с издевкой протянул последнее слово, и
вдруг резко дернув затрещавший обиженно, от такой несправедливости,
ус, развернул, в двадцать раз превосходящего его ростом зверюгу, и
взревев дымом, пнул того под зад коленом. - Пошел вон отсюда, тупая
скотина, не испытывай судьбу, вас и так уже мало осталось!
Потом обернулся к Федору, почесал задумчиво голову, сдвинув на
бок гриб-шляпу и передумал.
- А ну стоять. Иди сюда. Остановил он стремительно улепетывающую
фигуру хищника, которая, не смея противоречить, понуро побрела
назад. – Поможешь нам до опушки добраться. Надо этого богатыря
вывезти отсюда, а-то смотри, как умаялся бедолага.
- Перуне! Вми призывающим Тя, Славен
и Триславен буди! Здравия и множество Рода всем чадам Сварожьим
дажьди, Родам покровительства милость яви, прави над всеми, вще
из-Родно! Тако бысть, тако еси, тако буди!
Закончив петь гимн, дед развернулся к стоящим за его спиной
путешественникам.
– Ну вот и все. Слава Роду. Пора вам в путь. Благословил вас,
сам. Перун. Обещал присмотреть в дороге. Присядем на дорожку и
помолчим. Сколько смог, я вас наставил, теперь уж сами. Не подведи
меня Федогран - постарайся. А ты, Вул, приглядывай за ним, не дай
сгинуть зазря, видишь, как слаб еще богатырь наш, словно дитя
малое, только народившееся, неразумное.
Он опустился на поваленное дерево и похлопал заскорузлыми
ладонями по стволу, приглашая присаживаться рядом, выпустил струю
табачного дыма, покрывшись облаком.
Отправляющиеся в путь парни опустились рядом. Вул слева,
Федогран справа. Костер потрескивал, и плевался искрами. Его
голубовато-серый дым, сливаясь с дедовым табачным, не стелился по
предрассветной росе туманом, а тянулся ровным, неестественным
столбом к расцветающему восходом небу, где преобразовывался,
наливаясь, в облачный шар.