Именно Гриша и разрядил всеобщее нервное напряжение. Когда
«батя» показал ему гору трофеев и сказал: мол, принимай на баланс,
интендант, – парнишка задумчиво окинул ящики оценивающим взглядом,
почесал затылок и совершенно серьёзно изрёк:
– А танк вам случайно не выдали, товарищ командир?
Наверное, этот лесок за всю свою историю ни разу не слышал
такого дружного хохота
Али-Баба и сорок разбойников. С сокровищами. В Прибалтике
образца марта 1700 года. И смех, и грех.
Интермедия.
…Найти общий язык оказалось сложнее, чем нахвататься от
пленного мальчишки шведских словечек. Парень просто не шёл на
контакт. Но нет такой «скорлупы», которую нельзя было бы
пробить.
– Ты понимаешь, что должен сделать командир, чтобы
обеспечить твоё молчание?
В ответ – обречённый кивок.
– Я этого не хочу. И командир этого не хочет. Но ради
сохранения жизней наших людей он вынужден будет отдать приказ тебя
расстрелять. Если, конечно, будешь и дальше настаивать, чтобы тебя
отпустили.
Снова молчание, на этот раз сопровождавшееся едва слышным
всхлипом: парень совершенно натурально расплакался. Для «века
осьмнадцатого» – нормальное явление, мужские слёзы стали расхожим
символом слабости несколько позже.
Землянка, вырытая в холодной земле, была утеплена по стенам
тонкими брёвнышками, досками и лапником, а на полу уложили пару
пустых ящиков, укрыв их брезентом. Здесь и содержали пленного,
выдав ему «для тепла» фляжку коньяка и зимнюю куртку из трофейных
запасов. Юный швед нацепил эту куртку поверх синего с жёлтыми
отворотами мундира и выглядел совершенно феерично, сидя на ящике
из-под натовского оружия.
Катя присела рядышком, на соседний ящик.
– Скажи, тебя дома кто-нибудь ждёт? Родители, братья,
сёстры? – она задала настолько неожиданный вопрос, что парень
вздрогнул, перестал плакать и уставился на неё.
– Матушка и меньший братец, – удивлённо ответил он. –
Батюшки уже три года как нет.
– Ты счастливый человек, Юхан, – глухим голосом сказала
Катя. – Твоя мать жива и ждёт тебя… Знаешь, я очень хочу, чтобы ты
к ней однажды вернулся.
– Я догадался, вы станете предлагать мне перейти к вам на
службу, – парень снова шмыгнул носом и уставился в земляной пол. –
Но я не могу. Я присягал своему королю.
– Стрелять в своих – это плохо, – согласилась она. – От тебя
этого и не потребуется. Мы, как ты догадался, в глубоком секрете.
Значит, ты останешься с нами. Не сомневайся, бежать не получится в
любом случае, об этом позаботимся. Когда мы исполним задуманное, и
наша тайна раскроется, ты сможешь идти куда пожелаешь. Тогда ты уже
не будешь для нас опасен. Но и даром есть хлеб тоже никто не
позволит… Короче, нашему доктору нужен помощник. Как видишь, тебя
никто не принуждает изменять присяге, а лечение болящих и вовсе
дело богоугодное. Согласен на такой вариант?