В этот момент из таверны появился мужчина: высокий, в черном плаще, он сливался с царящей вокруг темнотой, только глаза, казалось, светились призрачным светом. Оба бандита посерьезнели, подобрались...
– Это он? – прозвучал голос вновь подошедшего.
– Да, сэр, сграбастали тепленьким. Тери пристукнул его для сговорчивости!
Мужчина свел брови.
– Он нужен живым.
– Так он это... в беспамятстве. Чтобы не вырывался! Вот, поглядите, – он снова ткнул его в ребра, склонился прислушавшись, – сопит, значит, дышит.
Мужчина в плаще сверкнул взглядом, как лезвием полоснул. Даже светлей на мгновение стало...
Джиму подумалось, с ним шутки плохи. Такого лучше не злить... Себе только хуже.
А тот произнес:
– Несите его в лодку, да поживее. «Justine“ выйдет с приливом! Пора убираться отсюда.
И мужчину, не подающего признаков жизни, поволокли вниз, к лодке... Джим из чистого любопытства высунулся сильнее – в тот же момент его подхватили за воротник и потянули вверх со словами:
– А ты кто такой и что делаешь здесь? Шпионишь?
– Нет, сэр, я просто мимо проходил, – выдал насмерть перепуганный мальчик, бултыхая в воздухе ногами. – Пожалуйста, отпустите, дяденька. Мне к мамке пора! Больная она.
– Больная, значит. – И тот, кого называли французом, без лишних слов швырнул его в лодку. – Оба сподручных как раз уложили на банке бесчувственного мужчину, и от падения его тела посудина зашаталась, черпнув бортом воду, однако никто не посмел возмутиться.
Джим лежал оглушенный – падение выбило воздух из легких – и он едва мог понять, что с ним случилось, француз же, в два счета оказавшийся рядом, снова схватил его за одежду.
– Рассказывай, кто приплатил тебе проследить за мною.
Их лица оказались так близко, что Джим различил всполохи фонаря в глазах своего мучителя и тонкий чуть приторный аромат то ли духов, то ли выпитого мужчиной виски.
– Никто не платил мне, сэр, – завел он привычную песню. – Я шел и увидел, как ударили этого человека, – он указал на предмет своей слежки, – вот мне и стало вдруг любопытно... Отпустите меня, пожалуйста, – заканючил он жалобным голосом, – я никому ничего не скажу! Обещаю честно-пречестно.
Рука мужчины ослабила на мгновение хватку, и Джим подумал, что его, верно, отпустят, готовился броситься прочь, словно заяц, но вместо свободы заметил стальной блеск мелькнувшего в воздухе лезвия. Он дернулся, извернувшись всем телом, и то полоснуло по коже предплечья, а сам он, вывалившись за борт, упал в холодную воду, и сердце его, казалось, остановилось.