– И в чём же обработка предварительная состоять будет? – Гамильтон заинтересовался.
– Обследуют жениха пред свадьбой и сообщат, что аппендикс удалить требуется, иначе аппендицит будет. А когда он под наркозом окажется, то одновременно с удалением органа сего проведена будет без ведома пациента операция кастрация. Медицина современная пока лечить бесплодие не в состоянии, но способна успешно создавать оное! … Таким образом, и Джейн твоя строптивая с лопухом-мужем родителями счастливыми станут, и я свою миссию по продолжению рода своего славного выполню!
– Но формально продлится род лопуха, пока ещё не найденного! – Гамильтон возразил.
– Сие тоже предусмотрено. В завещании своём завещаю сыну своему сумму немалую, но токмо коли сменит фамилию свою лопуховскую на славную фамилию «Макдауэлл».
– А коли не сыном тебя (и мужа), а дщерью Джейн моя осчастливит?
– Тогда буду спать с ней до тех пор, пока сыном ни разродится! Точнее, спать не я буду, а ведьма твоя рыжая опосля снотворного, а я-то аки раз не спать буду, а трудиться неустанно ради продолжения рода своего.
– Неужто сам придумал? – восхитился Гамильтон.
– Почти… Немного ростовщик-иудей на балу опосля ухода гриффитовского посоветовал.
– Иудей, а план придумал иезуитский! … Жаль, что пока некого снотворным опаивать! … В общем, вернулся я под крышу дома своего и в объятия Морфея погрузился…
– Бесстыдник! – возопил граф Макдауэлл. – Мало того, что имеешь связь постыдную с юношей сладкоголосым, коего Орфеем величаешь, так ещё и глаголешь про мерзость сию без зазрения совести!
– Не Орфея объятия, но Морфея из тех же мифов элладских, то бишь древнегреческих, коий Б-гом сна является. А погрузиться в объятия его божественные означает всего лишь заснуть, что я и сделал. А наутро разбужен был стенаниями супруги своей законной, кояя навестила дщерь нашу совместную, дабы сказать той «С добрым утром!» и узрела, что вовсе оно и не доброе, ибо…
– Стоп! – лорд Макдауэлл воскликнул. – Зови сюда матрону сию достойную и искажать информацию не могущую ввиду тупости более похвальной, нежели нежелательный ум дщери ея.
Явилась мать беглянки и поведала:
– Решила я поутру дщерь свою навестить. Хоть и виновна она, но всё же кровиночка родная! Помню, в детстве…
– Нельзя ли сразу к юности ея перейти? – гость нетерпеливый (а по большому счёту и незваный!) воскликнул. – К моменту, когда кровиночку свою обнаглевшую навестить собралась.