Музы Припарнасья - страница 2

Шрифт
Интервал


Вообще говоря, у Виктора Кагана, этого зверя стихов, есть, во всяком случае, одна уникальная черта: спрятавшись за десяток ассоциаций, цитат, реминисценций, аллюзий и иллюзий, кивков и экивоков – вдруг вовсе без маски выпрыгнуть навстречу читателю и тоненькой шпагой поразить его в самое сердце. Вот хоть и в невинном таком (по-моему, уникальном для поэзии) жанре считалочек, от которого никак не ожидаешь полёта в экзистенциальную бездну… в которую однако проваливаешься – и, что самое странное, вовсе не спешишь её покидать: «девка тётенька карга мальчик девочке слуга раз два три четыре пять вот и время помирать».

Так что… не знаю, для чего пишут пародии, но к концу книги уже не только не смешно, но и просто отчаянно – не спасают даже развесёлые «бляшки». Может быть, потому, что, если к кому-то Виктор Каган действительно беспощаден, то прежде всего к самому себе, а это качество в современном литературном контексте, к сожалению, весьма и весьма редкое… «исчезающе редкое», как говорят в Дании.

Евгений Клюев,
Копенгаген

бартошки

Эдуард Асадов

Когда ты уронишь вдруг мишку из плюша —
всякое может быть —
советчиков всяких недобрых не слушай,
что скажут, мол, лучше забыть.
Ты вспомни, как верен он был вашей дружбе
и в дождь, и в снег, и в жару,
как мало ему от тебя было нужно,
и он повторял: «За тебя я умру!»
Сурово и горько скажи себе: «Надо!
Мой друг пропадает в беде.
И чтоб от сограждан не прятать взгляда,
я должен с ним быть везде».
Оторванной лапой тебя призывает
и верит – поможешь, спасёшь.
Он любит тебя и поэтому знает,
что другу на помощь придёшь.
И пусть насмехаются злые невежды,
игрушки свои не любя,
я верю, что ты оправдаешь надежды,
ведь смотрит страна на тебя.

Белла Ахмадулина

Не Ванга, но провидчески слепа
я так была божественно глупа,
на цыпочках взлетая в сны о детстве,
что не заметила, как не во сне, а вьяве,
к судьбе припала, как Сократ к отраве,
о том не ведая в опаснейшем соседстве
с летящими предметами. И вот
они вершат таинственный полёт
и среди них, как с крыши камнем, книжка,
в которой кто-то мишку уронил,
задумавшись иль просто был дебил,
но вот уже без лапы бедный мишка.
Ясней, чем наяву, себе я снюсь.
Я одиночества пронзительно боюсь.
Упал и подозрительно затих
товарищ мой. А я в тоске и страхе
рыдаю о несчастном замарахе —
ведь я люблю товарищей своих.