* * *
Невский проспект был знаменем Санкт-Петербурга, и когда новая столица противопоставлялась старой Москве, в первую очередь хватались именно за это древко:
Хотелось город видеть мне.
Я на проспект пошел, зевая, —
И изумился! Нам во сне
Толпа не грезилась такая
В Москве, где мы по старине
Все по домам сидим, скучая;
А здесь, напротив, круглый год
Как бы на ярмарке народ
Без стуку по торцам катясь,
Стремятся дрожки и кареты;
Заботой праздною томясь,
Толпы людей, с утра одеты,
Спешат, толкаясь и бранясь.
Мелькают перья, эполеты,
Бурнусы дам, пальто мужчин;
В одеждах всех покрой один…
(Николай Огарев «Юмор»)
Однако беззаботность, по большому счету, только внешняя, и в той же гоголевской повести «Невский проспект» присутствуют нотки драматические и мистические: «Но как только сумерки упадут на домы и улицы и будочник, накрывшись рогожею, вскарабкается на лестницу зажигать фонарь, а из низеньких окошек магазинов выглянут те эстампы, которые не смеют показаться среди дня, тогда Невский проспект опять оживает и начинает шевелиться. Тогда настает то таинственное время, когда лампы дают всему какой-то заманчивый, чудесный свет… Длинные тени мелькают по стенам и мостовой и чуть не достигают головами Полицейского моста».
Так получилось, что именно Гоголь признан главным певцом Невского проспекта. Самуил Маршак даже писал в одном своем стихотворении:
Страницей Гоголя ложится Невский…
А может быть, дело всего лишь в названии повести?
* * *
К тому времени сложилась и парадоксальность Невского. Автор вышедших в 1846 году очерков «Прогулки по Невскому проспекту» Е. И. Расторгуев писал: «Невский проспект есть истинная картина всяких лиц, званий, состояний, свойств, характеров.
Здесь можно наслаждаться созерцанием ума и малоумия, сметливости и нерасчетливости, мотовства и бедности, роскоши и всякого рода лишений, добродетелей притворных и пронырств сокрытых, веселости наружной и скорби душевной.
Здесь великолепие и роскошь ослепляет зрителя, нищета и пышность прогуливаются вместе, лень, глупость и тунеядство являются в одежде модной, меркантильность, расчеты и сметливость пользуются случаями и в спекулятивных делах доходят до предельной степени.
Здесь можно выразуметь, как воздвигаются богатства и как всякое богатство может развеяться подобно праху или, следуя моде, приличнее выразиться, дыму сигары.