А что? Мне же Зинчуков сказал не
выделяться из общей массы. Но вот как раз вся общая масса будет
подобной праздничной и красивой.
В процессе бритья в мою дверь
постучали. Вроде бы и не было в этом ничего такого, но… Надо
сказать, что снятую на выделенные деньги квартиру никто за три
месяца не беспокоил.
То есть я приезжал к Марии Петровне,
престарелой хозяйке квартиры, привозил ей деньги и обязательный
торт. Всегда покупал ту самую легенду под названием «Киевский». Не
могу не сказать, что это действительно была феерия вкуса и лучшее
украшение любого праздничного стола. В моё время «Киевский» стал
уже не таким – в моём времени в него добавили дешевые растительные
жиры, пальмовое масло и тому подобную прелесть. А вот в
семидесятые… Ммм, пальчики оближешь.
Мы сидели за чаем порой не меньше
часа, я слушал истории из военного прошлого старшего лейтенанта
Галкиной, слушал внимательно и с интересом. К тому же я знал, что
Мария Петровна иногда звонит своей соседке и интересуется
состоянием квартиры. Но та неизменно отвечала, что всё аккуратно,
что музыка не играет, гостей нет. Молодой вежливый и весьма
обходительный человек готовится к экзаменам.
Надо ли говорить, что Мария Петровна
была без ума от такого квартиранта и поэтому никогда не приезжала с
проверками?
И соседи старались не беспокоить,
хоть любопытствующие взгляды я чувствовал спиной.
А вот на тебе… Постучались…
Я притаился, но стук раздался ещё
раз. Громче. Словно человек за дверью знал, что я дома, и стремился
достучаться во что бы то ни стало.
Что же, надо посмотреть – кто так
настойчиво спешит нарушить покой одинокого молодого человека?
Я на цыпочках подкрался к глазку и
аккуратно заглянул в стеклянный кругляшок. На моих щеках ещё белела
мыльная пена, которую я перед этим старательно взбивал помазком в
стакане. Невольно стер её концом свисающего с шеи полотенца.
– Открывай, Михаил, свои, – сообщил
мне стоящий за дверью Зинчуков. – Дядя Вова из Владивостока
приехал.
Он смотрел прямо в глазок и явно
увидел изменение света в отверстии. И сказал так не просто для
красного словца, а на всякий случай – чтобы возможные посторонние
уши восприняли нужную информацию.
Я открыл и посторонился, пропуская
его внутрь:
– Дядя Вова! Вот это сюрприз! Как же
ты тут?
Сказал я это тоже для возможных ушей.
Зинчуков стоял чуть сгорбившись, рубашка мятая, парусиновые штаны
слегка обвисли, как будто в них до этого пару дней спали. Плащ,
перекинутый через левую руку, мягко лежал на дорожном чемоданчике.
Мешки под глазами Зинчукова лучше всего говорили о его состоянии.
Но я не мог не спросить. Нужно было отыграть роль.