Это мнение немного озадачит русского человека, привыкшего к простому решению проблемы в смысле предпочтения киновии. Увеличим его недоумение и удивление и приведем мнение об идиоритме человека, хорошо знавшего афонское монашество, К.Леонтьева: «Проэстосы – занимают 5-10 комнат, имеют в банках деньги. Сидят в шелковых рясах на широкой турецкой софе , курят наргиле, едят мясо в скоромные дни, представляют обитель, ездят изредка в Афины, Стамбул, Одессу и др. Но таких людей на 200 человек не более 10-12.
«Что это за монах, – говорят люди, – это не инок; это какой-то богатый и лицемерный прелат». Правда, эти люди больше похожи на прелатов или на богатых мирян, у которых набожность соединяется с любовью к роскоши и независимости. Но, что же в этом худого, во-первых? А во-вторых, именно своею светскостью, своим богатством, весом и связями эти люди иногда в высшей степени полезны остальному Афону. «Это столпы наши!» – говорил мне про них один русский игумен. Не аскет, который не выходит из пещеры своей, будет отстаивать афонские права, а проэстос в шелковой рясе, курящий наргиле. За проэстосом и аскету свободнее совершать свои подвиги. Еще вопрос: какие же удобства находит бедный монах в своебытном монастыре против киновии, где все более равны? Он имеет больше свободы… В киновиях, особенно в греческих, которые с иных сторон еще строже русских, не позволено, например, иметь вечером лампы или свечи без спроса для чтения, даже иеромонахам, которые благодаря своему сану и постоянному утомительному подвигу долгого богослужения всегда имеют кой-какие привилегии… В киновию идет тот, кто, подобно французу, предпочитает равенство, а в идиоритм тот, кто, подобно англичанину, предпочитает свободу>26».
Многие, желая показать преимущества киновии, на деле выделяют ее слабую сторону. Так, иногда подчеркивается связь единоличной власти и отсутствия собственности в общежительном монастыре. «В самом деле, одним из побуждений к повиновению игумену была, без сомнения зависимость от него монахов в материальном отношении. Игумен был полновластным распорядителем монастыря: от него монахи получали одежду, от него они зависели и в пище, которая приготовлялась на монастырские средства, коих он был полновластный распорядитель, и т.п. Понятно, что при пользовании собственностью, которая давала монаху возможность жить на собственные средства, этот мотив к повиновению совершенно устранялся, и самое повиновение, по необходимости, должно было уменьшаться