Точно струя горячего пара из двигателя ударяет мне в лицо.
– Я никого не хочу уничтожать, – перебиваю я. – Я не хочу мучить людей.
– Да ведь они заслужили страдания! – Уорнер отступает с видом человека, отчаявшегося что-то объяснить. – Как можно не хотеть отплатить той же монетой, не мечтать отомстить?
Я медленно встаю, дрожа от ярости, хотя у меня подкашиваются ноги.
– По-твоему, если меня изолировали, отталкивали, превратили в изгоя… – Голос шел вверх с каждым словом, несдерживаемые эмоции вопили сквозь оболочку легких. – … то у меня нет сердца? Чувств? Ты решил, если я могу причинять боль, то стану это делать? Ты такой же, как все! Ты тоже считаешь меня чудовищем, как остальные. Ты совершенно не понимаешь меня.
– Джульетта…
– Нет.
Я этого не хочу. Я не хочу забирать у него жизнь.
Я не хочу быть чем-то для кого-то. Я хочу быть собой, выбирать свою жизнь сама, не становясь чудовищем. Слова зазвучали медленно и ровно, когда я сказала:
– Я ценю человеческую жизнь гораздо больше, чем ты, Уорнер.
Он открыл рот, но ничего не сказал – захохотал, качая головой.
– В чем дело? – спросила я, не сдержавшись.
– Ты назвала меня по имени, – ухмыляясь, отозвался он. – Ты еще ни разу не обращалась ко мне напрямую. Это означает, что в моей работе над тобой наметился прогресс.
– Я только что сказала, что не стану…
Он оборвал меня:
– Меня не интересуют твои моральные дилеммы. Ты просто тянешь время, отказываясь признавать очевидное. Это пройдет, я подожду.
– Я не отрицаю очевидного…
– Еще как отрицаешь. Идешь в отказ. Ты еще не знаешь, Джульетта, но ты ужасно скверная девчонка, – сказал он, с издевкой схватившись за сердце. – Как раз в моем вкусе.
Это положительно невозможно слушать.
– В моей комнате живет солдат, – сказала я, тяжело дыша. – Убери камеры, или я немедленно уйду отсюда.
Глаза Уорнера потемнели на долю секунды.
– А где твой солдат, кстати?
– Понятия не имею. – Очень надеюсь, что я не покраснела. – Это ты приставил его ко мне.
– Да. – Он сделал задумчивый вид. – Мне нравится смотреть, как ты смущаешься. Тебе при нем неловко, да?
Я вспомнила руки Адама на своем теле, его губы совсем близко от моих, запах его кожи, мокрой от обжигающего душа, под которым мы стояли вдвоем, и вдруг мое сердце будто кулаками застучало изнутри по ребрам, желая выпрыгнуть.