Мое сердце забилось быстро-быстро. Я сжала кулаки, чтобы не дрожали пальцы, стиснула зубы и сделала бесстрастное лицо, но не могла унять болезненный стук в груди, как ни старалась.
– Тысячу раз, – заговорил Адам совсем тихо, – я видел, как ты поступала благородно. Тысячу раз. И никогда не произносила ни слова, если тебя не заставляли. – Он снова засмеялся, на этот раз натужным, тяжелым смехом. Он смотрел куда-то мне за плечо. – Ты никогда ничего не просила. – Адам наконец взглянул мне в глаза. – И все равно они считали тебя черт-те кем.
Чувствуя в горле ком, я попыталась отвернуться, но он поймал меня за подбородок.
– Ты не представляешь, сколько я о тебе думал. Сколько раз я мечтал, – он с трудом вздохнул, – мечтал быть близко к тебе. – Он потянулся пригладить себе волосы, но передумал, опустил глаза и тут же посмотрел на меня: – Господи, Джульетта, я пойду за тобой куда угодно. Ты – единственное хорошее, что осталось в мире.
Я умоляла себя не расплакаться. Не знаю, удалось или нет. Меня словно разбили на кусочки и снова склеили.
Пальцем Адам мягко приподнял мое лицо за подбородок.
– У нас недели три, – сказал он. – Они не смогут дольше сдерживать волнения.
Я кивнула, часто моргая, спрятала лицо у него на груди и притворилась, что не плачу.
Три недели.
Прошло две недели.
Две недели платьев, душа, еды, которую я готова швырнуть через всю комнату. Две недели улыбок Уорнера и его попыток меня обнять, его смеха, руки на моей талии, требований выглядеть безукоризненно, когда я сопровождаю его. Он считает меня своим трофеем, своим секретным оружием.
С трудом подавляю рвущееся наружу желание размозжить костяшки его пальцев о бетонный пол.
Но две недели я всему подчиняюсь, потому что через неделю нас тут не будет.
Надеюсь.
К тому же я ненавижу Уорнера меньше, чем думала сначала.
Мне его жаль.
Он находит странное утешение в моем обществе, веря, что я пойму его вывернутые, извращенные представления, детство, исковерканное безразличным, но при этом требовательным отцом.
Но он ни полслова не проронил о своей матери.
По словам Адама, о ней никто ничего не знает и на эту тему не принято говорить. Уорнера все считают продуктом безжалостного воспитания и холодного, расчетливого стремления к власти. Он ненавидит счастливых детей и счастливые семьи.