Или он протрезвеет и оставит меня в покое?
Зашелестел в замке ключ, щёлкнул язычок. Меня точно ударили: у Валерия Кирилловича запасной ключ! Дышать стало нечем. Онемевшая, оцепеневшая от ужаса, я смотрела, как открывается дверь в мою каморку, и молилась о спасении.
Если есть в этом мире высшие силы – помогите.
– Леночка… – пропел Валерий Кириллович, – я иду.

2. Глава 2

Ежеминутно проверять родовой браслет – это нервное. Но остановиться я не мог. Пока карета везла меня в министерство внутренних дел, снова расстегнул пуговицы и закатал рукав.
Браслет – высокий, в половину предплечья – раскрылся на ширину трёх пальцев. Того гляди станет мягким, словно ртуть, и стечёт с запястья, как когда-то стёк с руки дяди, не сумевшего подтвердить брак и сохранить за собой право главы рода.
Я запрокинул голову, но пальцами щупал и щупал с каждым днём росшую щель.
Кто и зачем придумал закон, что главами министерств могут быть лишь главы рода? Будто я поглупею, если лишусь возможности распределять магию семьи…
Тяжко вздохнув, приказал себе не думать глупостей.
Закон справедлив: только главы достаточно независимы, чтобы занимать такое высокое положение. А если глава моего рода будет решать, давать мне магию или нет, какой из меня министр внутренних дел? Я бы превратился в его марионетку.
Закон верен.
А мне не повезло.
Закрыл глаза.
Память швырнула в прошлое, в горячие степи Черундии. В деревеньку, выступившую на стороне Галлардии, поднявшую бунт против моей страны.
Запах палёной плоти обжёг ноздри. Уши наполнились стонами раненых.
Я ведь просто выполнял приказы императора.
Мятежников надо было уничтожать.
И не моя вина, что они тащили в бой детей и прикрывались ими. Артиллерийские снаряды и пули обычного оружия не ведают жалости, усилием воли их не отвести от нежелательной цели.
…Старый шаман с запечённым солнцем лицом сидел среди посечённых шрапнелью детей. Они страшно стонали. А шаман выстукивал мерный ритм колотушкой, украшенной косичками и перьями.
Казался таким спокойным.
Но когда он открыл глаза, меня объял животный ужас, внутри всё сжалось.
В глазах старика – обыкновенных, человеческих – была сама вечность. И он, под ритм разукрашенной колотушки, коверкая наш язык, сказал:
– Ты любишь власть. И власть твоя при тебе, лишь когда у тебя есть жена. Не жить твоим жёнам, не ходить по земле, не питать твоё сердце чёрной силой. Смерть отнимет всё, что ты любишь. Закроет дорогу, о которой ты грезил с малых лет. И пока та, которую ты полюбишь, не отдаст за тебя жизнь, не знать тебе прощения за пролитую кровь, не ведать покоя.