Вторым доводом «против» ордена стала
элементарная жадность. В религиозных обществах и странах, таких как
Италия и Германия, папский престол объявил о незаконности ордена и
переходе всех его активов в лоно церкви. Местные аристократы, тоже
прекрасно понимавшие ценность отрасли, попробовали возражать.
Но…
На сколько я понял именно по этому
зарубежным партнерам и союзникам стало не до нас. Внезапно
оказалось, что у них у самих под боком есть гигантский и очень
сладкий пирог, который можно отобрать у «плохих» парней чтобы
отдать хорошим. Естественно, что хорошими должны были стать те, кто
учувствовал в дележе, ведь что может быть приятнее и важнее чем
обобрать ближнего своего, да еще и морально уверившись, что ты
делаешь доброе дело.
В результате полыхало не только в
России, но и по всей Европе, и, говорят, даже за океаном. А мне
запретили участвовать даже в местных разборках с орденом. На
удивление на этом настаивали все три фракции, как «императорская» и
Екатерининская, так и наша, условно называемая молодежной.
Аргументация при этом оказалась
железная – нечего будущему императору ссориться с церковью и
ведущими родами, когда все можно сделать чужими руками. С
промышленниками были подписаны тайные и явные соглашения, в
результате которых Петр все же получил свой завод по производству
медикаментов, один из двенадцати. Три оказались на земле Суворовых,
под Петроградом. Еще пять – на Кавказе, где удачно расположились
лечебницы, и Багратион всерьез думал перестраивать их в санатории.
Остальные, кроме одной, получили в совместное владение наши
«старики».
Особый случай, та самая единственная
отдельно выделенная клиника была больницей-крепостью
Екатеринограда. Формально она до сих пор находилась на арендуемых
землях ордена. Там, опять же формально, руководил один из врачей
ордена, бывший заведующий лабораториями у Меньшиковых. Вот только
вся охрана была заменена на верных людей Суворовых и мой взвод
Жеглова.
Как бы противно это не было, но
исследования надо продолжать, лекарства разрабатывать заново и
налаживать их производство. И будем откровенны, я в этом не понимал
совершенно ничего. Ни в технологическом процессе, ни в лабораторных
работах, ни даже в применении лекарств. Единственное, о чем мы
договорились, что я буду контролировать состояние пациентов во
время клинических испытаний. Но сейчас делать мне было нечего.