Что мы молоды, очень еще молоды и долго еще будем молоды – это вне вопроса, да в этом нет ни беды, ни греха, ни даже недостатка, а напротив, при некотором, порой, неудобстве, в этом своего рода наше преимущество пред прочими европейскими народами. Это обстоятельство необходимо сознать и признать для того, чтоб не напускать, как это делают некоторые наши «умеренные либералы», на себя или на нашу интеллигенцию какую-то «собачью старость» и прививать к России искусственно, под видом прогресса, хворь чужой дряхлости. Мы молоды и как народ, несмотря на тысячелетие нашей государственной жизни (и в этом следует, кажется, видеть залог нашего долгоденствия), но еще более молоды, даже очень еще юны именно как общество, хотя, как мы уже сказали, зреем и развиваемся быстро, не по дням, а по часам (измеряя время, конечно, историческим масштабом). Сами мы этого, понятно, даже и не замечаем, по крайней мере не всегда, но для старой Европы оно непременно ощутительно. Оно и привлекает ее, и тревожит. «Вы не можете себе и представить», говорил нам однажды Боденштедт, известный талантливый переводчик Пушкина и других русских поэтов, «как свежо (frisch) еще у вас в России слово (разумеется, литературное) и ваше отношение к нему, и как это обстоятельство бросается в глаза, чувствуется нашим братом, западным европейцем». Оно и не мудрено. Вспомним только, давно ли существует наша литература, которою, конечно, во многих отношениях мы можем даже гордиться. Ведь еще семьдесят лет тому назад, стало быть в начале текущего столетия, признано было нужным основать в Москве при Императорском университете «Общество любителей российской словесности», потому что в ту пору таковые любители были еще все наперечет и нуждались во взаимном ободрении и поощрении; потому что написать даже четверостишие к Клариссе или Лаисе было тогда еще делом, заслугою, и председатель Общества Мерзляков мог еще говорить в торжественной речи «о зефирах и фавнах, вьющихся на поле российской словесности»! Несмотря на целый ряд замечательнейших писателей, явившихся в это семидесятилетие, опытный современный литератор по одной конструкции русской фразы сумеет определить ее возраст, отличить речь 20-х годов от речи годов 30-х, и последнюю от речи, начавшей слагаться к 40-м годам, когда строй ее стал зрелее и устойчивее, а после 40-х годов сумеет обозначать время уже не по конструкции фразы, а по новым вторгающимся или пущенным в оборот выражениям.