От самодовольства до самоубийства – ни шагу!
«И какой же русский не любит быстрой езды…»
(Гоголь «Мертвые души»)
Новые русские, как никак, укоренены в классике. Еще многие, наверное, помнят, как один из героев Достоевского вынашивал замысел суицида «от восторга бытия», и что из этого вышло… Если кто-то все же забыл – вышел просто суицид, отягощенный политическим скандалом, ибо более прагматичные не приминули использовать его восторг для покрытия своих преступлений. Как истерия – болезнь аристократии (мужик всегда весел и здоров), так и суицидальность повышается с «ростом благости состояния».
Уже без шуток, привычка к тому, что «все есть» при малейшем намеке на изъян часто оборачивается своей же не-реальностью – «ничего нет». Это касается не только полного разорения, которое отправляет на тот свет многих, но и перехода из категории миллиардеров в скромный ряд миллионеров. Так, человек, привыкший ездить на мерседесе, пересади его на жигули, сразу выедет на встречную полосу. Однако «изъяны» касаются скорее психологии, нежели духовно-материальной самореализации.
Бытие есть ничто. Действительно, когда у человека «все есть», ему не требуется совершать каких-то дополнительных действий для перехода в «ничего нет». Вспомним того мудреца, у которого допытывались, дескать, «если между жизнью и смертью нет никакой разницы, то почему ты не умираешь?» Ответ никого не удивит, он прост: «Именно потому, что нет никакой разницы!» Вот почему состояние полного самодовольства не потенциально, а актуально суицидально. Человек уже покойник для жизни.
Задаваясь вопросом конкретизации, стоит отметить соответствие между уровнем «все» и «ничего». Сюда относятся даже не только акты самоубийства в прямом смысле, а любые действия, которые направлены на саморазрушение. Парадокс в том, что частичное саморазрушение возвращает человека к жизни, ибо нарушает его целостность, как обладателя всего. Оно отчасти прогрессивно, ибо показывает, что человек даже в самодовольстве догадывается, что данное конкретное все – еще не все! А что конкретно «все»?
Жизнь сама себя живет – а вот чтобы умереть, нужно приложить усилия, да еще и отстоять свое право на т. н. «эвтаназию».
Споры вокруг правомерности сведений счетов с жизнью на том основании, что человек «безнадежно болен», отсекаются уже тем простым фактом, что всякий человек есть существо умирающее. А если учесть, что время – понятие растяжимое, и кто-то способен упаковать в пару лет столько активности и достижений, что другому понадобилось бы двадцать лет на гораздо меньшее, то аргумент от «скорой смерти» тоже отпадает. Невозможность жить и невозможность умереть в таком состоянии сбалансированы.