Вот тут королю чуть не стало плохо.
— А ты… э-э-э…
— Я никого пока не жду. Но до конца года у меня родится
мальчик. Хотя я полагаю, что родов не переживу. У меня тоже
здоровье попортилось после тюрьмы.
Король помолчал.
— Кто будет отцом мальчика? Анри?
— Нет. И тебе лучше об этом не знать. Но могу только
сказать, что мальчик будет умным и сильным. И — жестоким. Что еще
нужно, чтобы править?
— Развивать этот ум, — огрызнулся король.
— Именно. Поэтому мне нужна грамота о полном освобождении
Торрина от налогов на двадцать лет. И — я хочу забрать туда все
нужные мне книги из королевской библиотеки. Все равно Рудольф их не
читает, а Абигейль… фи!
Король еще помолчал.
— Войско, слуги, деньги?
— Деньги. Слуги не нужны. Найму местных. Войско тоже без
надобности. Все равно ноги переломают раньше, чем туда доберутся.
Завещание и наследную запись на моего сына я хочу в трех
экземплярах. Один у меня, один — в архивах короны, один — в главном
архиве Светлого Святого. И чтобы они выдали расписку, что этот
экземпляр хранится у них, и о чем в нем говорится. Со всеми
печатями и подписями. Будет лежать у меня в надежном месте. А потом
— у моего сына. Если что, мои друзья все сохранят до его
совершеннолетия.
— Мишель, ты уверена, в том, что говоришь?
— Да. Отец, ты сам знаешь, Рудольф будет плохим королем.
Он неглупый. И в то же время… Слабый. Внушаемый. Легко управляемый.
Абигейль, вот кто будет сидеть на твоем троне. Вместе со всей своей
сучьей родней.
Его Величество только кулаки сжал.
— Знаю. Но еще одного сына у меня нет. А твой ребенок…
когда еще он вырастет, да и дадут ли ему это сделать?
— Не знаю. Но из Торрина он никуда до совершеннолетия не
поедет. А уж обезопасить его там — это мое личное дело.
— А справишься?
— Не я. Я только заложу фундамент. Основная тяжесть ляжет
на Рика, Анри и Марту. Они справятся. И с воспитанием, и с
обучением…
Дед кивнул.
— Мишель, ты точно не хочешь рассказать, что задумала?
— Нет, отец. Принцесса опустилась на колени около его
кресла, взяла холодные ладони отца в свои, изуродованные пыткой, с
изломанными пальцами и стала растирать.
— Я тебя люблю, папа. Очень люблю. И Раденор — тоже. Я
никогда не сделаю ничего во вред. Ты помни об этом, ладно?
— Мишель, Мишель…
Несколько минут они сидели молча. О чем думал король? Проклинал
судьбу? Неведомых врагов, из-за которых его дочь стала жестокой и
холодной? Сына, выросшего на редкость рыцарственным — и бездарным?
Невестку с ее родней, которая заполонила Раденор, как саранча —
поля? Кто знает…