Вдруг мне пришла в голову дикая мысль.
– Вивиан, могу я задать тебе один вопрос? Не захочешь отвечать – без проблем, назови меня придурком и влепи мне пощечину…
– Слушаю тебя очень внимательно.
– У тебя вообще был… кто-то?
Она покачала головой, на щеки с ямочками осыпались темные локоны.
– Вивиан, ты не представляешь, что это значит для меня…
Она отстранилась и нахмурилась:
– Прости, что ты хочешь этим сказать?
– Ты неправильно меня поняла…
– А я думаю, что правильно. Ты подразумевал, что мы должны заняться сексом.
Я открыл рот, закрыл. Вивиан раскусила меня: конечно, именно это я и подразумевал.
Тут она улыбнулась и легонько стукнула меня кулачком в плечо.
– Брось, Дэн. Вообще-то должны.
Колесо обозрения медленно вращалось над нами.
– Чувствуешь?
Вивиан кивнула, не отводя от меня огромных темных глаз, наполненных алым светом.
Я положил ладонь ей на живот, над джинсами.
– Здесь? – Коснулся ее груди, над сердцем. – Или здесь?
Осенняя ночь вспыхивала сотнями огней, Пол Анка пел о том, что любовь – это игра, в которую невозможно выиграть, и мы танцевали в красном неоне – во всей этой крови с головы до пят.
Февраль 2011 года. Я приехал к ней, сидел на диване, ожидая, пока она соберется. Когда она вышла из спальни, я сказал, что нам надо поговорить. Она с тревогой взглянула на меня. Я заулыбался. Ну, мне просто было любопытно, может, ты хочешь выйти за меня замуж. Вивиан начала плакать, затем достаточно успокоилась, чтобы сказать «да». Я встал на одно колено и надел ей на палец кольцо с желтым бриллиантом, а у нее от волнения тряслись руки.
Заслужил ли я ее? Нет. Стала ли она моей? Да.
* * *
Я уже был довольно кривой и с трудом поднялся на ноги. Стоило отойти от костра, как навалилась темнота, а холод запустил в меня свои зубы. В городе забываешь, как бывает темна ночь. Пошатываясь, я расстегнул ширинку и, слушая стук струи по опавшим листьям, прикрыл глаза.
В темноте что-то зашуршало.
Я распахнул глаза так, будто меня ткнули раскаленной кочергой. На границе света что-то было. Я попятился, брызги попали на ботинок. Чертыхнувшись, застегнулся и вернулся за фонариком. То, что я принял за человеческий силуэт, оказалось лиственницей с глубокими трещинами на коре.