В центре Москвы историческом
Ветер рыдает навзрыд.
Вуз непрестижный, технический
Там в переулке стоит.
Рядом стоит общежитие,
В окнах негаснущий свет.
И его местные жители
Обходят за километр.
В общем, на горе Америке,
И познакомились там
Соня Гольдфинкель из Жмеринки
И иорданец Хасан.
Преодолевши различия
Наций, религий, полов,
Вспыхнула, как электричество,
Сразу меж ними любовь.
Сын бедуинского племени
Был благороден и мил,
Ей на динары последние
Джинсы в «Березке» купил.
Каждой ненастною полночью,
Словно Шекспира герой,
Он к своей девушке в форточку
Лез водосточной трубой.
Утром дремали на лекциях,
Белого снега бледней.
Нет такой сильной эрекции
У пьющих русских парней.
Крик не заглушишь подушкою,
Губы и ногти в крови.
Все общежитие слушало
Музыку ихней любви.
Фрикции, эякуляции
Раз по семнадцать подряд.
Вдруг среди ночи ворвался к ним
В комнату оперотряд.
Если кто не жил при Брежневе,
Тот никогда не поймет
Время проклятое прежнее,
Полное горя, невзгод.
Как описать их страдания,
Как разбирали, глумясь,
На комсомольском собрании
Их аморальную связь.
Шли выступления, прения,
Все, как положено встарь.
Подали их к отчислению,
Джинсы унес секретарь.
Вышел Хасан, как оплеванный,
Горем разлуки убит,
Но он за кайф свой поломанный
Ох, как еще отомстит.
И когда армия Красная
Двинулась в Афганистан,
«Стингером», пулей, фугасами
Там ее встретил Хасан.
Русских валил он немерено
В первой чеченской войне,
Чтобы к возлюбленной в Жмеринку
Въехать на белом коне.