Брижит бросила лицей и посещала частные курсы, чтобы располагать временем для занятий танцем.
Иногда я заходил на студию Уолкера посмотреть, как она занимается, и был в полном восхищении. Изящная, воздушная, она всю себя отдавала этому искусству. Никогда потом я не видел ее на студии, перед камерой в таком согласии с самой собой. Если бы по причинам, о которых я скажу ниже, она не рассталась с балетом, она несомненно могла бы стать одной из самых великих танцовщиц своего времени. Я знал, что после неудачи с пробой на «Срезанных лаврах» она поставила крест на кино и теперь всецело отдавала себя балету.
Ни ее среда, ни наследственность не предрасполагали Брижит к артистической карьере. Но несмотря на полученное воспитание у Брижит сформировался весьма независимый характер. Имея антиконформистскую натуру, Брижит стремилась самоутвердиться вопреки принятым правилам морали, которая, по ее мнению, совершенно устарела. О родителях она говорила, что они живут в эпоху динозавров. Вероятно, именно потому, что религия и ежевоскресная месса были ей навязаны, как нечто обязательное, не подлежащее обсуждению, Брижит с детства испытывала аллергию к церкви и обрядам.
Не догадываясь относительно характера моих отношений с его дочерью, господин Бардо проявлял тем не менее все большую нервозность. Разрешая мне сводить Брижит в кино, он навязывал нам в качестве сопровождающей Мижану. Однажды та донесла, что видела, как я целую ее сестру в метро. Пилу пригласил меня в свой кабинет.
Он был очень бледен. Губы сжаты.
– Я жду, – произнес он.
– Чего? – спросил я, чтобы потянуть время.
– Я жду объяснений по поводу поцелуя в метро.
Я заметил на его настольном календаре дату 21 июня и сказал:
– Я поздравил ее с началом лета.
Подумав немного, он произнес:
– Поцелуй разрешен в полночь 31 декабря, а не в первый день лета.
– Я решил ввести новый обычай, – возразил я.
Он не мог сдержать улыбки и покачал головой. Но в течение двух недель мы были лишены права ходить в кино.
Брижит было все труднее сносить принуждение со стороны родителей. Чувствуя себя ущемленной, она нервничала и, не видя конца своим мучениям, теряла надежду, часто плакала, и мне никак не удавалось ее успокоить. Однажды мы задержались на три часа, возвращаясь домой. Господин Бардо следил за нами с балкона. Он был в истерике. В то время как я прощался с Брижит перед дверью дома, нам на голову упала горсть монет.