— Не, извини, у меня другие планы. Вика чет на сообщения не
отвечает, вот решил проверить, все ли в порядке.
— Виктория наказана, — высокомерно произнес он, видимо, придя в
себя и включив режим хозяина дома. — Она не выйдет из комнаты, пока
не одумается…
— Ей че, по-твоему, десять лет? Пускай сама решает, выходить ей
к своему парню или нет.
— Так это ты? Из-за тебя рушится наша семья! — он попытался
подойти и обвиняюще ткнуть в меня пальцем, но Барсик одним
бесшумным прыжком встал между нами и глухо зарычал, взъерошив
вспыхнувшую шерсть. Мы с Валантэ никак не отреагировали. — Ты…
— Твоя семья рушится исключительно по твоей вине. Нечего было
заставлять дочь выходить за того, кого она не любит. Ланкастеры
какие-то, Оболенские… Рабство вообще-то давно отменили! — вспомнив,
что сейчас я тискаю буквально свою рабыню, нахмурился и усилил
напор, не давая Батову вставить ни слова: — Короче, я устал ждать,
зови Вику! Или та висюлька в прихожке научится летать вниз. Где ты
вообще купил такое убожество? Там принимают возвраты? Очень
советую!
— Семен! — не своим голосом взвизгнул мужчина. — Выстави
паршивца вон!
Мне аж интересно стало, на кого так надеялся Батов. Хотя он ведь
не знает, насколько я крут в бою. Все, что он видел, — обычного
пацана непонятного рода и двадцатый уровень. Ничего, ща переубедим.
Заодно и разомнемся перед стычкой с гоблинами.
Семен, в общем, вполне внушал. Двухметровый квадратный шкаф с
мощной челюстью и бритой головой той же формы. И уровень хороший,
тридцатый.
Мужик оказался человеком не слова, а дела. Он схватил Барсика за
загривок и выкинул его в окно, эффектно вынеся стекло вместе с
рамой. Растопыренная ладонь потянулась к моему воротнику, чтобы
повторить маневр, да вот беда — огненная стена не позволила. Амбал
глухо фыркнул, глядя, как я спокойно пью вискарь и наблюдаю за ним,
и попытался обойти преграду, но безрезультатно.
— Сейчас Барсик вернется и жопу тебе откусит, — любезно
предупредил его я.
С улицы слышались чьи-то истошные крики и звериное рычание.
Видимо, собачка наткнулась на других охранников. Не мог же, в конце
концов, он быть всего один.
Все так же не проронив ни слова, Семен набычился и попер
напролом, игнорируя ожоги. А нет, вокруг него засветилась
полупрозрачная пленка, окутавшая все тело.