– Ты говоришь так, словно все предвидишь наперед, – недовольно заметила Ксаннея. – Почему ты уверен, что все будет именно так?
– Я слишком хорошо знаю людей, – небрежно ответил Идигер.
– Если верить твоим словам, привязанность молодого аристократа к более знатной и состоятельной особе основана лишь на корысти.
– Именно так. Допускаю, что твоим избранником движут и другие чувства, но… Повторяю, не обманывай себя. Вспомни, как сама стала императрицей. Так ли уж велика была твоя любовь к человеку втрое старше тебя? Или было что-то еще?
Видя замешательство Ксаннеи, жрец самодовольно рассмеялся. Женщина нахмурилась.
– Такова наша людская сущность, – подытожил Идигер. – Все мы рабы своих страстей. Будь уверена, со временем Икестос тоже предаст тебя, как ты сейчас готова предать своего супруга. Но к тому времени ты уже научишься избавляться от неугодных фаворитов.
– Я еще не готова никого предать, – сердито заметила Ксаннея.
– Ты в этом уверена?
Идигер пристально посмотрел женщине в глаза. От его взгляда у Ксаннеи вдруг все затрепетало внутри, а по спине пробежал неприятный холодок. В борьбе взглядов Идигер играючи одержал верх. Императрице стоило немалых усилий, чтобы не отвести глаза и этим не проявить слабость перед чужеземцем.
– Решайся, – сурово произнес Идигер.
Ксаннея тяжело, прерывисто вздохнула, затем осторожно протянула руку к кисету и накрыла его ладонью. Помедлив некоторое время, женщина все же притянула смертельное снадобье к себе. Жрец холодно улыбнулся одними губами.
– Ты сделала свой выбор, – сказал он. – Так когда посольство выступит к Хоруму?
– На рассвете, – ответила императрица.
– Почему не в Мархаб? – поинтересовался жрец.
Женщина пожала плечами.
– Такова воля императора. Твой царь волен принять или отвергнуть его предложение.
Идигер кивнул.
– Мой царь будет в Хоруме.
* * *
Лагерь погрузился в сон, лишь часовые, выставленные по периметру стоянки, бодрствовали на своих постах.
Сидя у костра, Хорруг смотрел в огонь, изредка бездумно вороша угли прутиком. Из темноты послышались тяжелые шаги. К костру вышел Килоний. Сотник опирался на кривой костыль – он был ранен в последней схватке и остался в обозе вместе с остальными немногими арамейскими воинами. Килоний бросил свой плащ на землю возле костра и, отставив в сторону костыль, тяжело опустился на эту подстилку. Хорруг даже не повернул голову в его сторону. Некоторое время оба сидели молча, глядя в огонь, вдруг сотник спросил: