Она такая легкая, невесомая, почти
бестелесная. Обветренные губы давно не видели помады. Такие бледные, как
лепестки чайной розы, с вишневой каемкой по краю.
Стонет, когда я беру ее на руки и вдруг
открывает невидящие глаза.
- Кто ты? – шепчет моё проклятье.
- Марк. Меня зовут Марк.
Я задыхаюсь от вихрящегося в душе
черного гнева. Ненавижу эту маленькую женщину. Она заставляет меня чувствовать
себя предателем.
Почему? Я ведь не знаю ее вообще.
Впервые вижу. Но почему – то не могу отвести взгляд от острых ключиц,
проглядывающих сквозь полупрозрачную кожу.
- Марк,- в голосе незнакомки сквозит что – то
очень светлое. И эта ее реакция завораживает. Кто она такая, черт бы ее побрал?
- Кто ты? – хриплю я, борясь с желанием
просто бросить ее на раскисшую землю и трусливо сбежать, поджав хвост. Как
тогда, три года назад.
Она замирает. И кажется, что скукоживается,
испуганно глядя мне в лицо. И я знаю, уверен ей противно смотреть на мою
небритую физиономию. А в глазах ее плещется страх: первобытный, животный.
Чувствую легкую дрожь, прошивающую маленькую фигурку, словно разряды тока. И
этот трепет передается, проходит по венам выжигающим холодом, что приводит меня
в чувство. Я Мрак, я не умею сочувствовать. Все к чему я прикасаюсь – гибнет. И
эту бабу погублю. Я уже это знаю. Только вот почему-то кажется, что она давно
уже обескровлена, высосана и выкинута, эта крошечная птичка, свившаяся в
захвате моих рук.
- Я не знаю,- наконец выдыхает она три слова,
которые повисают в воздухе облачной дымкой.- Я не помню, кто я. Но я знаю тебя.
Марк, я знаю, что безумно люблю тебя. Это имя, такое теплое.
Горло сжимает шипастая удавка. До боли,
до хруста.
Ангелина
День первый
Неизвестность страшнее боли. Сердце в груди
работает с пробуксовкой, как ржавый шарнир, скрежеща и ломаясь. Этот мужчина –
я не знаю его. Но помню имя – Марк. И понимаю, что люблю. Умираю от
разрывающего душу чувства скорой потери, которое заставляет задыхаться.
- Кто ты? – шепчет он. А я не могу отвести
глаз от рваного шрама на его щеке, который приподнимает правый уголок его губ в
странной, страшной полуулыбке. Но я точно знаю, мы связаны неразрывно.
Не могу удержаться. Пальцы чувствуют
рубец на коже, изучают его, позволяя мне ощутить опаляющее тепло его кожи, и
колючие щетинки, такие приятные на ощупь. И он позволяет мне касаться кожи,
покрытой мелкими рытвинками. Но пальцы не помнят. Прикосновения не дают мне
информации. Тот Марк был другой, хотя может быть это игры разума.