В дальнем конце поля пошли другие посевы: из земли торчали
сочная ботва моркови, чеснока, репчатого лука. В хлеву смирно
стояли большеголовые косматые яки, клевали что-то с земли упитанные
куры да отъевшиеся гуси.
Во дворе были люди. Двое ребятишек, несших в бадьях воду для
скота, женщина, толокшая что-то в ступе, старушка, перебирающая
ягоды. Один за другим при виде Карима они все замирали и смотрели
на него. Карим лучезарно улыбнулся, вскочил на крыльцо, низко
поклонился старухе:
- Да благословят небеса ваши посевы, бабушка, и да не тронет их
беда. Я проделал долгий путь и смиренно прошу вас принять в своем
доме одинокого странника на одну только ночь.
Из низкой притолоки в крыльцо ступил коренастый мужчина, замер,
подобно остальным, вперился взглядом в Карима. На всякий случай
Карим добавил:
- Могу вас заверить, что злых намерений не таю, обращаюсь к вам
с чистым сердцем и искренней душою. Я шел оттуда, видел ваши
всходы, таким добрым урожаем небеса могли наградить только хороших
людей. Которые не откажут случайному путнику в гостеприимстве. В
котором тот нуждается.
Залаяла собака, и это привело странных людей в чувство. Мужчина
засуетился, взмахнул рукой, приглашая войти. Засияв, Карим принял
приглашение.
В широких сенях охапки свалявшегося сена – постель для тех, кому
не хватило места в доме. В самом доме – утоптанный земляной пол,
посыпанный соломой, в каждом уголке – пучки трав, отпугивать злых
духов, обмазанный глиной потолок, светлые же беленые без потеков
стены, полки с посудой, лавки вдоль стен. Печи нет, но во дворе
Карим видел очаг – еду, стало быть, готовят прямо на улице.
Убранство простое, проще даже, чем у деда с бабкой, но все чисто,
прибрано, уютно.
Усадили за стол, принялись спешно выставлять угощения, смотрели
как на божество. Карим не заставил себя ждать, ел с удовольствием.
Когда трапеза закончилась, старуха спросила:
- Откуда ж ты идешь, странник? Уж не с Небесной ли тропы?
- Про какую такую тропу, бабушка, вы говорите? Небесная? Не
доводилось о такой слышать. С севера иду, матушка моя приболела, а
травы нужные только на Гинге и водятся, весь северный склон
лычанкой синеет. Подняться-то поднялся, а спуститься с такой
крутизны страх берет, вот и пошел в обход.
То ли Карим разучился завирать, то ли местные попались
проницательные, но рассказу не поверили. Карим добавил пару
драматичных деталей для надежности, но привычного барадского
выражения доверия на чужих лицах не уловил, однако и негодования не
встретил. А хозяйство у полубольших работников оказалось
немаленькое. Помимо ячменевых участков, сеяли и пшеницу – рядом с
домом Карим заприметил и гумно, и овин, - на изумрудных лугах
паслись полторы сотни овец, амбары были битком набиты мешками с
зерном, наливались соком спеющие плоды на фруктовых деревьях,
сладко пахло яблоками.