- Большую часть свозим на продажу, - сказал хозяин, - оставляем
себе только на засев да немного на прокорм. Что-то обмениваем у
кузнецов – они там, вниз по Бурной – на лемехи, на подковы, на
инструменты. Шерсть сбываем ткачам, они нам потом – полотно. На
жизнь не жалуемся, самим хватает, детям останется, живем честно, в
помощи никому не отказываем. Мы чтим небеса.
Карим кивал, а потом до самой ночи шатался по саду вместе с
лупоглазыми розовощекими детишками, набивал с хозяйского позволения
живот да карманы. Спать напросился в сени: в доме духота стояла
знатная, непонятно, чем вообще дышали, но и из сеней вскоре
перебрался под открытое небо.
Спозаранку собрался было распрощаться, но старушка с покрытой
головой предложила:
- Оставайся. Через четыре солнца он, - кивнула на хозяина, -
свезет товар в долину, вместе и тронетесь. Чай, верхом сподручнее,
чем на своих двоих.
Хозяин цыкнул на старуху, - та стояла как ни в чем не бывало, -
но Карим, подумав, согласился. Хлеба здесь вдосталь, работа
необременительная, а по дороге можно будет расспросить хозяина, на
чем весь мир держится. Четыре дня Карим отрабатывал свое
проживание, поспевал везде, перезнакомился со всеми обитателями,
нарастил немного мяса на кости, научил мелких новым трюкам и
поучился у них сам. Относились к нему очень приветливо, взрослые
придерживались почтительной дистанции, наблюдали, дети мгновенно
приняли как своего, показывали норы да места, где водится юркие
ящерки.
На рассвете четвертого дня всем семейством загрузили телегу
мешками, запрягли яка и распрощались с Каримом.
- Да благословят вас небеса! – крикнул он на прощанье и помахал
рукой.
Лягушонок-мальчуган догнал телегу, стесняясь, сунул роска, тут
же умчался. Пестрый шестиног отчаянно извивался в руках, пускал в
ход острые зубки и надувал капюшон, поэтому когда тесовая кровля
дома скрылась из виду, Карим закинул хищную тварь подальше в
заросли.
От дома хозяев к низовьям шла настоящая укатанная дорога, по
обеим сторонам от которой волновался зеленый океан. Як тащился
медленно, низко склонив тяжелую пятнистую голову, неторопливо
переставляя короткие ноги под юбкой. Карим спрыгнул с телеги, пошел
рядом, то и дело отлучаясь, чтобы взглянуть на неизвестное растение
или взобраться на холм. Один раз он, словно опомнившись, обернулся
и взглянул на Гинг: гора предстала перед ним во всей красе,
необъятная, неприступная, такая высокая, что захватывало дух.
Мысленно он сообщил бабке, что жив-здоров, почти у цели, и велел им
с дедом себя беречь.