Я не убила его – ведь он был мной, так же, как Ребенок и многие другие. Невозможно убить часть себя – это как отрезать руку или ногу только потому, что она мне не нравится. Моя победа была в том, что я стала сильнее, больше него. Я вернула себе свою власть. И тогда он сдулся, как лопнувший воздушный шарик.
Теперь я испытывала по отношению к нему не страх и ужас, а благодарность, почти нежность. Он многие годы верно служил мне. Когда-то он создал этот механизм, чтобы помочь мне выжить. Но с тех пор прошло много лет. И механизм уже не помогал, а мешал, калечил меня и мою жизнь. Я поблагодарила его и сказала, что дальше буду жить сама.
Обвинитель стал очень маленьким. С тех пор он ведет себя тихо, почти робко. Я очень редко слышу его.
Механизм бесконечной боли
Но оставался еще механизм бесконечной боли, запущенный Обвинителем. Требования старших жителей замка к Ребенку были чрезмерно высоки, а расплата за несоответствие ожиданиям – ужасно жестокой. Обвинитель и механизм бесконечной боли были нужны, чтобы показать жителям замка, что им не надо меня наказывать, потому что я постоянно делаю это сама.
Конечно, они хотели как лучше, стремились защитить Ребенка от пугающего мира, делали все «для его же блага». Но в глубинах сознания возникло желание показать им, как сильно Ребенок мучается из-за их ожиданий и требований. Убедить, что ему становится не лучше, а только намного хуже из-за их методов.
Поэтому я годами страдала. Сильно, глубоко, страстно, полно, самозабвенно. Людям мои страдания казались неадекватными. Наверное, так оно и было. Хотя моя боль была самой настоящей, ужасающе реальной. Дело в том, что в моей психике действовал механизм, во много раз усиливающий любой дискомфорт, недовольство, неудовлетворение.
Я была невероятно ранимой, уязвимой до крайней степени. Люди боялись ко мне приближаться, что-то говорить. Любой шаг, жест, слово могли причинить мне почти непереносимую боль.
Когда на психотерапии мы увидели этот мой механизм, я поняла, что он не достигает своей цели – показать моим мучителям, как сильно они ошибаются. Надежда на то, что они остановятся, не оправдывалась. Этот механизм причинял мне сильнейшую боль, иногда настолько сильную, что я не могла ее вытерпеть и собиралась покончить с собой. Но моим тиранам было все равно, что мне больно. Я приносила этим вред только себе, а донести до них, как жестоко они со мной поступили, не могла.