Когда Васюков закончил свою страшилку, наступило молчание.
– Б-брехня, – подытожил Гриша.
– А вот и нет, – тут же возразил Васюков. – У нас в селе до сих пор помнят про дядьку Иона и дядьку Штефана. Говорят, что это не они вышли из леса, они сгинули в болоте.
– А… кто ж тогда были… ну эти, двое? – шёпотом спросил кто-то из темноты.
– Нечистый.
– Б-брехня. Уж я бы не с-сгинул, – снова подытожил Гриша.
– А вот попробуй, – поддразнивал Васюков.
– И п-попробую.
– Да брешешь. Со страху, небось, храбришься.
– А в-вот и нет. А д-давай на спор?
– Давай.
Призвав в свидетели товарищей, они поспорили, что Гриша один пойдёт в эти топи.
Но покидать территорию школы, даже в праздники, без разрешения надзирателя или директора запрещалось категорически. Хотя именно в праздник у учеников было освобождение от работ, и много свободного времени. Поэтому, дождавшись праздничного дня, группка учеников сумела улизнуть, не боясь, что их быстро хватятся.
Дойдя до леса, Васюков, с двумя товарищами-свидетелями, остался ждать, а Гриша спокойно направился в топи.
Ждать-пождать, а его всё нет. Уж день к вечеру клонится – а его нет.
Первым не выдержал Васюков.
– Вот что, братцы, – неуверенно начал он, – назад пора, не то хватятся.
– Ага, пора! – накинулись на него товарищи. – А Берёза там, да?! А ну как сгинул?! А всё ты!
– Да… да ведь он сам спор предложил, – слабо оправдывался Васюков.
Но все понимали, что дольше оставаться никак нельзя.
Назад шли донельзя удручёнными и подавленными – что скажут надзирателю?!
На их счастье педагогам было не до них – гуляли. А поутру ребята с удивлением увидели мирно спящего на своей кровати Гришу. Но его отсутствие всё же не осталось незамеченным, нашлись «добрые люди», доложили Комаровскому.
На строгом допросе Гриша простодушно признался надзирателю, что ходил в Кокорозены на… жок. А так как наученная Гришей троица подтвердила его слова, то он подвергся лишь лёгкому наказанию – дежурство на ферме вне очереди. Да и то сказать – всего-то неделю, ибо он уже тогда пользовался расположением Комаровского. И была на то весомая причина. Дело в том, что Комаровский, помимо основных обязанностей, преподавал церковное и светское пение, причём так умело, что кокорозенская школа славилась на весь уезд своим хором. И в этом хоре не последним звучал голос Гриши, а уж если соло – заслушаешься. И вот что удивительно: когда он пел, то совсем не заикался. Вот потому зачастую и прощались ему его шалости.