Правда, через несколько дней в местной газете была помещена небольшая подборка стихов безвременно ушедшего поэта, из которых Павлу Петровичу запомнилось только одно. То, которое было под названием «Инерция добра». Звучало оно так:
Я всех и всё любил когда-то,
Любил и больше ничего.
Любил отрадно, честно, свято,
Взамен не требуя того.
Увы, меня не все любили
И ненавидели порой,
И часто, слишком часто били
По голове и головой.
И нет, прощенья не просили,
В сердцах не каялись друзьям,
Они ещё не всё забыли,
Их вечно не забуду я.
Но если вдруг в январской стуже
Я встречу их на грани мглы,
И буду я им очень нужен —
Я скрою все свои углы.
И округлив вражду и муку,
Перетерпев былое зло,
Я им подам спасенья руку —
Пусть думают, что повезло…
Павлу Петровичу показалось, что в этом стихотворении тоже есть что-то мистическое, что-то странное, но размышлять над этим вопросом всерьёз он не стал. Не было времени. Да и пользы, откровенно говоря, никакой от подобных рассуждений он не видел.
Через некоторое время после этого печального события к Павлу Петровичу в мастерскую принесли письмо из редакции местной газеты, якобы полученное не так давно от безвременно погибшего поэта. Молодая симпатичная девушка, которая передавала письмо, как-то смущенно и виновато взглянула на художника своими огромными голубыми глазами, протянула конверт и сказала:
– Мы не решаемся это напечатать.
Постояла немного в дверях и ушла.
Павел Петрович с торжественным недоумением открыл письмо, надел на нос свои тяжелые, в железной оправе, очки и прочитал следующее.
«Здравствуйте, уважаемые члены редакции газеты «Комсомольская искра»!
Пишет вам мальчик 49 лет, увлечённый поэзией и мистицизмом. Мне кажется, я открыл закон, по которому человеческая душа не может являться пристанищем истины – некой субстанцией космического духа, а является всего лишь камертоном, тонко реагирующим на добро и зло. Она трепещет, как лист дерева на ветру жизни.
Говорят, что душа каждого человека с рождения – христианка. Я в это не верю. Душа человека – это то, что успели вложить в нее наши родители. А вложили они в нее надежду на близкое чудо, на долготерпение. Научили её послушанию и доверчивости.
Анализируя свою жизнь и жизнь своих предков, я пришел к выводу, что русским человеком на протяжении веков движет не стремление к прогрессу в той или иной сфере, не потребность утвердить себя в роли лидера, а нечто совсем другое. Русскому человеку свойственно покорять пространства, а не народы. Жизнь манит его вдаль, в неведомое, в далекое. Ему хочется иметь много, но вовсе не прибыли, не денег, не реальных богатств. А бесконечного пространства за окном. Потому что ему свойственна устремленность вдаль, в будущее, в безграничное и незнакомое пространство. Ограничьте его устремления рамками небольшого участка самой богатой земли в центре Европы – и он умрет от тоски. Оттого, что некуда больше стремиться, нечего больше искать.