Поименное. Незабытые лица (сборник) - страница 21

она читала наизусть, полушепотом, свет не зажигали, чтобы было страшнее, чтобы потом, когда нужно будет спать, для нас долго еще «сквозь туман полуночи блистал огонек золотой…» и эта великая царица Грузии, которая «прекрасна, как ангел небесный, как демон, коварна и зла» была нашим детским наваждением.

Чабуа Амирэджиби и Эмзар Квитаишвили. Тбилиси, 2007

Лермонтовская Грузия – первое открытие Кавказа. С этими мифами ребенку предстоит долгая жизнь. А если он – поэт, они навсегда останутся в нем, как это случилось с Пастернаком, чтобы потом обернуться «Сестрой моей – жизнью», памятью о Демоне, «Волнами»… и в детстве мучившая нас царица Тамара становится княжной у лампады, а «печальный демон, дух изгнанья» – крылатым чудом, глянувшим на нас с врубелевского полотна в Третьяковке, разбившимся ангелом, заломившим «оголенные, исхлестанные, в шрамах» руки – крылья. И главное – «Там седеет Кавказ за печалью», прекрасный и печальный Кавказ. Но это уже мифы юности, второе открытие Кавказа.

Мама гордилась тем, что знает всего Лермонтова наизусть. Так же смело могла она сказать и о стихах Пастернака. «Разбудите меня ночью… с любого места…», и судьба подарила ей эту «заслуженную» встречу с кумиром ее юности – с Борисом Пастернаком. Студенткой она бывала на его вечерах, поджидала у выхода, но боялась даже написать записку, попросить прочитать любимое стихотворение. Одна личная встреча в 1932 году чуть-чуть было не состоялась: приехавший в Москву Константин Гамсахурдия пригласил к себе в номер в гостиницу «Метрополь» молодых сотрудников журнала «Смена», где она тогда работала. (Так пишет она в своей книге «В плену времени».) Уже во втором часу ночи хозяин объявил, что сейчас к ним приедет Пастернак. Но словно какое-то предчувствие удержало от того, чтобы остаться, «сидеть с ним за одним столом», и она, как девочка, не объясняя причины, убежала.

Знакомство произошло через много-много лет, оно переросло в любовь, в длительную и глубокую связь, выдержавшую тяжелейшие испытания. Среди арестов и разлук был и период краткой передышки – «оттепель» в структурах власти, «оттепель» в издательствах… настоящей волной хлынули издания замученных и расстрелянных поэтов. И тогда я услышала от Пастернака эти два имени – Паоло Яшвили и Тициан Табидзе. Это было в 1956 году, он как раз писал очерк – предисловие к готовящемуся однотомнику своих стихов (в издание которого он все-таки слабо верил. Помнится, говорил: «Подожди, это у «них» скоро кончится!»). То, что он рассказывал нам, вошло потом в книгу «Люди и положения» отдельной главой, где есть замечательные слова о его грузинских друзьях, которыми и мне хотелось бы определить свое отношение к этой стране: «Как сейчас вижу эту комнату. Да и как бы я ее забыл? Я тогда же, в тот же вечер… осторожно, чтобы она не разбилась, опустил ее на дно души…».