Один раз АК приезжал в Москву и гостил у нас в Потаповском. Он привез свои рассказы, и я была поражена его талантом прозаика, скупым современным языком подлинного мастера. Мы подолгу разговаривали с ним в нашей маленькой кухне, он повел моего сынишку в «Детский мир» и буквально засыпал его игрушками. Устроили и встречу с мамой, АК вспоминал свое знакомство с Пастернаком в 30-е годы, особенно запомнился один его рассказ, наверное, известный многим, – о посещении Пастернаком металлургического комбината, кажется, в Зестафони. Вместо приветственного слова металлургам Пастернак, потрясенный условиями каторжной работы на этом комбинате, воскликнул: «Бедные мои, бедные! Это же ад, настоящий ад!»
Это был замечательный вечер.
Но… «поднялся ветер. Жизнь зовет решиться», – как сказал Поль Валери, и в 1981 году Вадим решился (ему разрешили – после десятилетнего битья головой о стену) поехать во Францию с нашим старшим сыном. Он написал в Грузию письмо перед отъездом: «…случаются, видимо, на свете чудеса. Когда это произойдет, сказать невозможно. Я ничего не забываю: ни Вашу прозу, ни заказы на книги… построена ли уже квартира для Дуды и ее семьи? Как вы все намерены разместиться? как теперь обстоит дело с вашей работой? Хотел бы все знать. Касательно некоторых обстоятельств, приведу слова моего друга, одного из самых чистокровных поэтов нашего времени Рене Шара: «Мы сильны. Пусть все силы объединились против нас. Мы уязвимы, но гораздо меньше, чем нападающие на нас, те, у которых нет ВТОРОГО дыхания».
Пришло ли к Вадиму во Франции это второе дыхание? Он много работал, много писал, но состояние того отдыха души, которое он испытал в Грузии, больше не посещало его. Связь с грузинскими друзьями он поддерживал до самой смерти. От АК приходили письма: «Обнимаю и целую Вас как моего сына! Я и все грузинские друзья скучаем по вас. Скажу больше – Ваше отсутствие порождает ощущение какой-то пустоты». Вадим писал в ответ: «Дорогой АК, письмо Ваше безумно меня обрадовало, как будто услышал я не только Ваш голос, но и грузинский воздух, звуки улиц Тбилиси – все, о чем тоскую. Начал было писать вам длинное письмо, но оно показалось мне таким грустным, что пришлось отложить… зато написал дорогому Эмзару, которого помню и люблю…»
Таких писем сохранилось несколько, их нельзя читать без душевной боли: «Дорогой Акакий Константинович, когда читал Ваше письмо, слезы наворачивались у меня от полноты любви и воспоминаний. О Вас, о милых и щедрых грузинских друзьях, о навсегда любимой и незабываемой Грузии, самой, быть может, красивой стране на свете, я говорил здесь многим, в том числе и моим друзьям Мишо, Жюльену Грину, Бланшо, Граку, Беккету, Шару, Жану Кассу и многим другим, лучшим в этой стране. Скажу вам просто: иногда, когда вспоминаю Грузию, сердце щемит и рыдаю, как маленький ребенок». «Дорогой и любимый Акакий Константинович, давным-давно ничего не знаю о Вас – и всей душой болею за Грузию. У меня теперь сложилось впечатление, что никогда в жизни я больше не увижу Вас, Вашу семью, мне столь близкую, ваших и моих друзей, о которых вспоминаю часто, и незабываемую, чудесную, сказочную страну…»