- Милый, ты глянь чего энтот квыхпых с моей прической сотворил!
Плюнул прямо в середку!
Превратившись из дерзкого ковбоя в испуганного Шмыга, я отскочил
на шаг и присмотрелся. Гнусавила невероятная толстуха. Ее было так
много, что лавку под ее затянутым в выцветший бархат седалищем
попросту было не видать, казалось, что толстуха парила в воздухе
вместе со всеми своими бородавками, губами варениками и столь
ужасным макияжем, равным которому я еще не видал. Это женщина? Или
принарядившийся тролль?
- И ведь только праздник наш темный исконно женский минул! День
Осьмомраксия! – продолжала нагнетать весовая женщина, косясь на
сидящего рядом с ней крохотного пигмея с длиннющей черной бородой
тянущейся до пола – Ты глянь, а! Не поздравив – плюнул!
- С праздником вас, добрая леди – широко улыбнулся я и попытался
отшагнуть еще дальше.
Угораздило же. Чернобородый пигмей яростно захрипел и начал
вставать, попутно доставая из черной бороды длинный меч.
Подбородные ножны – это что-то новенькое…
- Шмыг! Дружище Шмыг! Не ты ли? – сквозь дымный туман донесся
знакомый голос.
- Я! – радостно откликнулся я, торопливо двинувшись на звук –
Григс! О! И Амброс!
- Добро пожаловать, дружище! Проходи. Угостим тебя винцом!
Чернобородый пигмей запихнул меч обратно в бороду и притворился
спящим. Весовая женщина тихонько что-то пробормотала, дернула
нащечным созвездием бородавок и отвернулась. Инцидент исчерпан – к
моей великой радости. И у меня появились надежные провожатые в этом
сумрачном злом мире. И провожатые с большим весом – судя по тому,
как они отшвыривали со своего пути всяких свирепых личностей. Григс
и Амброс здесь в почете. Я поглубже натянул светло-серую вязанную
шапку – мои данные временно скрыты. Без особой причины. Просто уж
если я суюсь в притон, надо играть по их правилам плаща и
кинжала.
Трактирный зал выглядел ужасно. Настолько скверной мебели видеть
не приходилось. Лавки прогибаются под собственным весом,
перекошенные столы издают предсмертные скрипы, стены под слоем
грязи и плесени, пол покрыт толстым слоем разнообразнейшего мусора,
преобладает битое стекло с обилием иззубренных краев торчащих
грозными шипами, густой неприятный запах валит с ног, забивает
напрочь нос, тут не сдюжит ни одна ищейка. Публика под стать мебели
– мусор темный. И опасный. За нами следит немало темных провалов
зияющих под темными капюшонами черных плащей. Впрочем, куда больше
тех, кому вообще на все и вся плевать – они заняты мрачным
созерцанием бокалов перед собой, пытаясь понять смысл жизни по
тающей пене скверного пива. Другие мертвецки спят и лежат под
столами. Вдалеке, едва просматриваясь за седым туманом, подобно
грязному айсбергу виднеется барная стойка. Перед ней сидят «милые
девы» пытающиеся зазывно улыбаться – мороз по коже от их улыбок.
Такую же примерно улыбку я видел у мертвой дворянки с обилием
драгоценностей – та что сейчас охраняет дедушку Крутована и та, что
давно потеряла где-то лицо.